Непосредственно после заключения 8 апреля 1866 года прусско-итальянского союза (с трехмесячным сроком действия) Бисмарк начал дипломатическое и политическое наступление на Австрию. В тот же день он направил в бундестаг запрос о необходимости «созвать собрание на основе прямых выборов и всеобщего избирательного права для всей нации, с тем чтобы принять и обсудить проекты реформы союзной конституции, предложенные немецкими правительствами». За этой политико-дипломатической формой крылось не больше и не меньше, как «великая германская революция 1866 года» (Якоб Буркхардт).
Одновременно Бисмарк, двигаясь по пути национал-революционного решения, углубил установленные еще в 1862 году контакты с венгерскими эмигрантами, группировавшимися вокруг Коссута и Клапки. Эмигранты в составе легиона должны были из Силезии продвинуться в Моравию и поднять восстание в Венгрии. Были установлены связи и с чехами в Богемии, и с румынами, и с сербами, которые должны были мобилизовать подданных Габсбургов из числа южных славян. Все эти меры, а также договоренность с Италией о продвижении армии в направлении Вены и через Адриатику в Венгрию должны были способствовать скорейшему принятию решения, которое представлялось Бисмарку безусловно необходимым. Позиция Наполеона в течение долгого времени допускала разночтения, а теперь же он явно склонялся на сторону Австрии. Бисмарк не отваживался рассчитывать на значительные успехи одной лишь прусской армии в ее постреформенном состоянии, ибо во время войны против Дании достижения были не слишком убедительными. 14 июня 1866 года было принято окончательное решение о начале войны против Австрии. Бисмарк еще морально не оправился после покушения, совершенного на него, «наиболее ненавистного человека» Пруссии, демократом Коэн-Блиндом. Премьер-министр заявил английскому посланнику о своей полной неосведомленности относительно исхода событий: «Борьба предстоит тяжелая. Может статься, Пруссия проиграет, но в любом случае, она будет сражаться отважно и с честью… Если нас разобьют, я не вернусь сюда. Я погибну в последней атаке. Умереть можно лишь однажды, и побежденному лучше всего умереть». Здесь (как и при принятии некоторых других решений), словно внезапное озарение, высветился фридерицианский[25] элемент политики прусского премьера «победа или гибель», скрытый от глаз в «нормальные» времена. То обстоятельство, что стремление всегда идти ва-банк не стало определяющим началом всей политики Бисмарка, объясняется, безусловно, многогранностью его личности. И не в последнюю очередь тем, что называется «fortune». Ему был неведом выбор между тривиальными «за или против». Слившись воедино, объективные и субъективные факторы обеспечивали именно ту точную меру, то необходимое «количество» успеха, который сопутствовал Бисмарку, они наделили его умением управлять государством и уже к 1866 году вызывали восхищение и друзей, и врагов.