– Никто не знает столько, сколько не знаю я…
– Забавно, надо будет запомнить. Итак, сколько у вас монет? – счёты достал.
– Двести тридцать девять. Ну, вместе с той, что вы растворили в кислоте, – решил пошутить Иван Яковлевич.
Не понял его герр. Вскинулся и прихлопнул монетой по прилавку.
– Двести тридцать девять. Больше семи с половиной кило золота.
– У меня есть около десяти тысяч рейхсмарок, остальные через три – четыре дня. Так вас устроит? – и опять оглянулся. Недоверчивый.
– Конечно, герр Пауль. Картины можно забрать за ту сумму, что мы договорились?
– Картины? Ах, да, Адольф Райх. Цена очень низкая, но что поделать – расплачиваетесь вы необычно. Такую груду золота я вижу в первый раз в своей богатой на события жизни. Клад нашли? – Никто беседу поддерживать с антикваром не стал. – Пусть будет по-вашему, пять тысяч за четыре картины. Завернуть?
– Заверните. – Брехт закрыл глаза, подсчитывая, а хватит ли теперь ещё и на «Мерседес» зелёный.
Событие пятьдесят четвёртое
Один приятель спрашивает другого:
– Скажи, хоть одна мечта твоего детства сбылась?
– Да. Когда меня драли за волосы, я мечтал стать лысым.
Сидели на конспиративной квартире и дрожали. От холода. И это вместо …
Вместо положенных туристам прогулок по фешенебельной Курфюрстендамм, по каналам Шпрее на прогулочном катере, по обходу по периметру Александрплатц, названную в честь нашего царя. Алекс – как зовут это место берлинцы – раньше был рыночной площадью и местом парадов. Название свое он получил в 1805 г. в честь русского царя Александра I, с которым был очень дружен король Пруссии Фридрих Вильгельм III.
С 1895 г. в центре площади стояла колоссальная медная статуя Беролины, аллегории Берлина. Величавая дева, в римском одеянии, высотой 7,5 м гордо возвышалась на 6,5-метровом постаменте. Во время Второй мировой войны, в 1944 г., она будет расплавлена и пойдёт на металл для оружия. Пока стоит. Наверное. Не были же. Не туристы. Конспираторы. Ленин в Разливе в шалаше.
Статуя Беролины дополняет сейчас другой ансамбль, весело плещется вода в фонтане Нептуна. Город Берлин подарил эту огромную ракушку с гордо восседающим на ней Нептуном, тритонами, амурами и морскими животными Вильгельму II. Если вдруг руссо-туристо устанет во время прогулки, то может присесть на бордюр фонтана и отдохнуть в обществе расположившихся тут же величественных дам – скульптурных аллегорий главных немецких рек. Мечты. Прожекты.
Взяли другой «Мерседес», старенький чёрный и не такой пафосный. Назвали водителю адрес, прочитали по бумажке, и тот через полчаса, поплутав по кривым улочкам, привёз к небольшому одноэтажному особнячку.
– Как этот район называется? – поинтересовался Брехт у шофёра, когда расплачивался.
– Бабельсберг. Приехали, и не знаете куда?! – фыркнул таксист, хлопнул дверью и укатил, чихая выхлопом чёрным.
Бабельсберг. Что-то знакомое, какие-то ассоциации. Твою же налево! По книге Штирлиц жил в Бабельсберге. Точнее не сам Штирлиц, что-то Брехт не помнил есть ли у него другое жильё, но вот господин Бользен, он же советский разведчик полковник Исаев, точно жил в этом районе Берлина. Особнячок только был двухэтажный и с эркером. Побродить, что ли вечерком, попытаться найти Штирлица. Подсказать чего тёзке. Шутка юмора.
В доме было холодно, не топлено и стоял запах непонятный. Словно тысячи людей всё время курили внутри дома, такой запах табака, плесени, затхлости. Противно. И это вместо экскурсий к медногрудой Беролине.
Проветрили, ещё выхолодив дом. В коттеджике, как и у господина Бользена есть камин, вечером можно испечь картошки и спеть про себя песню, как Штирлиц, нет, другую. Про коня. Камин затопили. Дым повалил внутрь, но потом всё же чего-то ухнуло в трубе и дело наладилось. Только вот тепла от того камина, чуть. Это если сидеть рядом, то лучистая энергия от пламени до тебя доберётся. А если не сидеть, то в этой-то комнате с камином холодно, а в двух соседних просто дубак. На счастье, в доме есть ещё одна печка, на кухне. Там все и сидели, пока не сморило. Готовили еду. Пацаны не умеют, пришлось Брехту картошку жарить. Ещё хлеб с яйцами пожарил. Не то что в ресторане в Бельгии, но съели.
Весь следующий день продолжали мёрзнуть. Опять сидели на кухне. Не бездельничали. Весь день учили немецкий, ну, Брехт не учил, а учительствовал. Пацанам всякие фразы придумывал, что могут понадобиться. Ну, «Как пройти в библиотеку». Или «Не знаете, сколько сейчас градусов выше нуля». На обед Иван Яковлевич пацанам сделал борщ, правда, без мяса на мозговой косточке. Покрошили туда для навара сосисок. Другой вкус. Так себе.