– Нас ждет не рай. Один Бог знает, какой тяжелый труд нам предстоит, – сказал Георг своей набожной жене.
– Не поминай имя Господа всуе, – ответила Эмилия.
Оставляя позади страну, в которой родился, и переезжая в другую, эмигрант превращается в иммигранта. Очень похожее слово, отличается всего парой букв, а разница огромная. Меняются буквы, и вся жизнь приобретает новое направление. Отъезд – приезд, разрыв со старым – освоение нового, от привычного – к неизвестному. Ты бросаешь знакомое место – и сам оказываешься брошенным.
Георг Блиц был очень красивым мужчиной. Большие карие глаза, приветливый, разговорчивый, легкий в общении. Очень гордился своими усами. Но он совершенно не умел обращаться с деньгами. Мало того – умудрился потерять все их сбережения. Это единственное, в чем он действительно добился потрясающего успеха. Без всяких преувеличений.
Пароход бросил якорь в Портсмуте, где они должны были пересесть на трансатлантический лайнер, – и тут выяснилось, что их чемоданы пропали. Всё, что у них было. Возможно, по ошибке отправили в Лондон – объяснил клерк в пароходстве. По чьей ошибке? Может быть, Георг небрежно заполнил бумаги, если вообще заполнил. Это было не просто несчастье, Unglück, это была eine Katastrophe. Вместо того чтобы провести в Портсмуте несколько спокойных дней до отплытия, как они собирались, теперь надо было ехать в Лондон, тратить деньги и искать потерянный багаж: одежду, швейную машинку, фотографии Эльзы Йоганны – всё. Интересно, какими словами Эмилия высказала свое, мягко говоря, разочарование? Кричала, топала ногами? А как реагировал Георг? Молчал или отругивался? А может, дал ей тумака?
А ведь все могло повернуться по-иному. Если бы обстоятельства не подталкивали их от одной неудачи к другой… Тогда бы и билеты из Портсмута в Лондон стоили подешевле, тогда бы не пришлось им день за днем обходить все лондонские судовые склады, бюро находок и ломбарды. Если бы повезло чуть больше, Георг не нашел бы приятелей по выпивке, и если бы его не обокрали… Еще раз: если бы не несчастное стечение обстоятельств, они бы успели вернуться в Портсмут и подняться на борт американского парохода. И прибыли бы в Нью-Йорк, в Америку, страну, где текут молочные реки, а масла столько, что хватит на сотни тысяч немецких иммигрантов, и даже если приедет еще столько же, все равно достаточно. Масла хватит на всех.
Ах, если бы только обстоятельства повернулись по-другому…
Но обстоятельства не повернулись. Они прибыли на вокзал Виктория и, проталкиваясь сквозь толпу, двинулись искать ночлежку. По пути их обокрали.
Если подвести итог: они остались в чужой стране, без денег, без чемоданов, без крыши над головой, к тому же Эмилия вообще не говорила по-английски, а Георг, хоть и пробыл три года в Америке, жил в эмигрантской среде. Если и мог объясниться, то с трудом. Про американский корабль можно даже и не мечтать. Их ждали трущобы Ист-Энда.
В Бетнал-Грин жили самые бедные. Отбросы общества, как их презрительно называли. Высокая смертность компенсировалась разве что неконтролируемой рождаемостью. Tambledown houses[7] – так назывались эти дома, где то и дело отваливались кирпичи, стекла выпадали из рам и обрушивались на мостовую, крыша, разумеется, протекала – оторванные листы жестяной кровли трепетали на ветру, как паруса. Воры, пропойцы, отчаявшиеся и вновь прибывшие. Немцы, французы, итальянцы вперемешку с бежавшими от погромов евреями из России и Польши. Индийские матросы, пританцовывающие смуглые красавцы из карибских колоний. А в Уайтчепеле, совсем рядом, наводил ужас Джек-Потрошитель, серийный убийца женщин, взявший за привычку перерезать горло своим жертвам, а иной раз и вспарывать животы. За ним охотилась вся полиция Лондона, но безуспешно. Здесь жил зеленщик, ежедневно таскавший свою тележку в центр столицы, пять миль туда и пять обратно. Здесь жили ткач без шелка и множество прилично одетых карманников, проводивших дни напролет в городских магазинах. Во дворах истошно орали ослы, в окнах на веревках вялилась рыба.
В этих трущобах правил голод. Голод гнал по улицам бледных, изможденных, беспризорных детей, голод пах запеченными овечьими головами – лакомством, доступным только по субботам. В остальные дни обходились пивом и ломтем хлеба. Трущобы Бетнал-Грин славились по всему городу; богатые лондонцы даже приезжали сюда на дрожках полюбоваться на живописную, как им казалось, нищету – видимо, зрелище добавляло остроты в их восприятие полноты и совершенства мира. Грязь, воры, малолетние проститутки, босоногие малыши, продающие спички или поношенную одежду, – вот новые соседи семьи Блиц на улице Бетнал-Грин-роуд, 261. Вместо сверкающей, успешной, лопающейся от жира Америки они оказались в этой тесной клоаке – и все из-за Георга Блица, из-за его немыслимой слабости и несобранности. Даже представить трудно, чтобы эти не так уж часто встречающиеся качества умещались в одном человеке и в таких пропорциях.