Но люди есть люди. Многие попытались придать массовой строительной директиве индивидуальные черты. Кто-то вставил в окна решетчатые рамы под старину, кто-то выкрасил входную дверь в ярко-синий цвет или врезал полукруглый иллюминатор. Рита всегда подмечала и мысленно оценивала новшества соседей. И сегодняшняя прогулка в рыбную лавку на Ридж-авеню не исключение. Но есть и отличие. В мозгу ритмично, как удары сердца, вспыхивает одна и та же мысль: я такая же, как вы. Со вчерашнего дня нас ничто не различает. У меня теперь есть свидетельство о браке – и полное право идти по улице, не опуская голову.
От утренних заморозков ни следа, разве что редкие и короткие порывы ледяного ветра. Небо выше, голубее, и надо же: ровно в 11:30 появляется солнце. Оно светит одинаково щедро отправившимся за покупками женщинам, детишкам в школьной форме, мужчинам в шляпах. Парки, магазины, мастерские, автобусные остановки, кинотеатры, больница, канал, паб “Зеленый дракон” – все выглядит празднично и беззаботно. И Рита внезапно понимает – в такие минуты жизнь прекрасна.
Подумать только, она, Рита, состоит из двух несовместимых частей, доставшихся от матери Эмилии и отца Георга. Мать и отец были разной породы. Мать с преувеличенным чувством долга, спокойная, но легко впадающая в уныние, отец – веселый, безответственный выдумщик. И дети тоже все поделили. Оттилия и Фред – уравновешенные и мрачноватые, Эльза, Эрнест и Мейбл – в отца, обожают музыку, игры, вечеринки с переодеваниями.
А я? В кого я?
– Прелестная погода. – Зеленщик вывел ее из задумчивости.
– Скоро будут заморозки, – сказала дама в рыбном.
Почти ничего не купила. Талоны на мясо кончились, а масло не по карману – свинские цены. Достаешь кошелек – и солнце тускнеет, и небо выцветает. Кексы… из золота они, что ли? Можно резать хлеб как угодно тонко, но в эту неделю не извернуться. Даже в войну было лучше: их эвакуировали в Вустер, она выращивала овощи и держала двух кур – ради яиц. В войну было лучше… Рита тут же устыдилась: как можно даже подумать такое! Никто, если окончательно не тронулся умом, не станет тосковать по тем временам. По вздрагивающим стенам бомбоубежищ, по выматывающему вою бомб, по ежедневным сводкам погибших. Обругала сама себя и двинулась домой, не задержавшись, как обычно, на площади – посидеть на скамейке и поболтать со знакомыми. Только не сегодня. Нет сил вникать в неурядицы других – своих хватает.
Кто-то набросал окурки в грядку у почтовой конторы. Годовалый ребенок в коляске с хрустальным кулоном соплей под носиком. Мимо прошел незнакомый мужчина, насвистывая I can dream, can’t I[6].
“А почему он не на работе?” – с внезапным раздражением подумала Рита.
Зеленый, несмотря на зиму, пригород внезапно показался неухоженным, колючим и негостеприимным. Люди смотрят на нее как на чужую, словно ее дом и ее гортензии вовсе ей и не принадлежат. Так, позаимствованы на время. А что ответить ему, когда он в очередной раз назовет ее расточительной? Ничего сложного, ответ готов: Ты даешь на хозяйство слишком мало. Неделя за неделей – слишком мало. Рита специально завела бухгалтерскую книгу, вписывала все расходы. Показывала Видалю: смотри, все до последнего пенса учтено, покажи, без чего мы могли бы обойтись? Как об стенку – нет, ты не заботишься об экономии, не умеешь вести хозяйство.
Ей не по себе в предчувствии неизбежной ссоры. День за днем, месяц за месяцем – на одну и ту же тему. Его красивые глаза леденеют. Постоянное недовольство стало третьим членом их семьи.
Еще этого не хватало – в щель двери вставлена записка без подписи.
Будьте любезны, не жгите мусор, пока я сушу белье. Простыни и наволочки пахнут дымом.
Она смяла записку, поставила до отвращения легкую сумку с продуктами на пол в прихожей и вышла на задний двор. Посмотрела на останки костра – холодные, черная лепешка золы и не прогоревших, обугленных комочков. Подошла к сарайчику на сваях, поднялась на пару ступенек и через забор заглянула в соседский двор. И в самом деле: натянуты две веревки, а на них белые сорочки, чулки, простыни, еще какие-то неопределенного вида тряпки.
Оказывается, она все еще сжимает в руке эту гнусную записку. Осмотрела свой двор – листья, собранные в кучу у забора, обрезанные еще на прошлой неделе ветки. Этого хватит. Через пять минут принесла вчерашнюю газету, разорвала на куски и сунула под неопрятный ворох. Костер разгорелся за несколько секунд, и в небо поднялся столб черного дыма от веток и типографской краски.
У Риты улучшилось настроение. Только этого не хватало – записки писать.
6
“Я могу мечтать, не правда ли” (