— Тогда пошли.
Дождь ревел за окном так, что я убоялся потопа. Лахта находится в низине. Кругом вода — заливы и разливы. Окрестные высотки плыли куда-то, как океанские лайнеры. Грязь вокруг раскисла и превратилась в болото. Вряд ли в такую погоду приедут клиенты. Подождут, пока солнце подсушит дорогу.
— Да, кстати! — Светлана заглянула в настольный календарь. — Андрей, тебе два раза звонил мужчина, один и тот же. А так пока тихо. Аверин Николай Николаевич его зовут. Сказал, что вы с ним знакомы…
Я даже не думал, что могу так отреагировать. Икроножные мышцы задрожали, во рту стало горько. Инесса встревоженно взглянула мне в лицо.
— Это, конечно, не моё собачье дело… Но ты его примешь?
— А почему тебя это интересует? — Я старался сохранять спокойствие.
— Потому я знаю, что ты пережил по его милости. И, самое главное, чем он за это заплатил…
— Я тогда не за деньги работал. Пожалел его и сына. Странно, конечно, что потом профессор Аверин даже не позвонил, не пришёл в больницу. Впрочем, всё это быльём поросло. Давай не будем терять время. У тебя же есть какое-то дело.
— Заплатить не только деньгами можно, — настырно гнула своё Инесса. — И ты прекрасно это знаешь. Получилось так, что я писала роман о тех событиях. Решила с Авериным встретиться. Нашла его номер по справочному, позвонила…
— Ты говорила с ним?
Мне совершенно не хотелось, что всё это слышали Светлана с мадам Ульяновой. Уборщица возилась с пылесосом у порога, заливая шампунь. Её спина, обтянутая синим сатиновым халатом, рыжий затылок выражали живейший интерес.
— Да, говорила, — глухо ответила Инесса.
— Когда? — зачем-то спросил я.
— В марте позапрошлого года. Сразу после того, как мы с тобой вернулись из Москвы. Вы только что закончили «дело мясников». Между прочим, профессор тогда уже женился. Даже год не подождал…
— Женился?! — Вот этого я никак не ожидал. — Прыток, ничего не скажешь! А уж как убивался по благоверной! Впрочем, это его дело. Может, устал от тоски, от одиночества. На ном, интересно?
— На подруге своей погибшей дочери Ирины, продавщице из «Гостинки».
— Он тебе это сам сказал? — Я, наверное, довольно глупо моргал глазами.
— Нет, они в заграничном туре были. Медовый месяц, понимаешь ли! К телефону подошёл тот самый Антон, из-за которого ты столько выстрадал. Он ещё добавил, что мачехе двадцать три года. Можно на двоих с отцом её поделить…
— Сукин сын! — заявила мадам Ульянова из коридора.
— Минуточку! Только без эмоций. Что было дальше?
— Антон спросил, кто я, и что мне нужно от предка. Я объяснила всё, как есть. Ведь именно его тогда спасали. Если Антон поделится воспоминаниями о пребывании в плену у бандитов, буду очень признательна…
— Не рассказал?
По моим губам пробежали мурашки. Я примерно представлял, каков будет ответ.
— Он долго не мог понять, о чём идёт речь. А ведь ты говорил, что Аверин-младший клялся отмечать день своего освобождения как самый светлый праздник. Я напомнила про его девчонку, Лизу Сазонову, которую убили бандиты. Антоша выразился в том духе, что он много с кем ходил. Теперь у него классная подружка, которая работает в Финляндии. Кем — уточнять не стал. И вообще, у них с отцом есть правило — о плохом не вспоминать, иначе жизнь покажется невыносимой. Про «баньку», оказывается, отец ему ничего не сказал. Но предка сынок не осудил. «Они же менты. Это — их работа» — его дословный ответ.
— Вот мерзавец-то! — не выдержала Светлана. — Его райотдел должен был искать, а не Главк, не «антимафия». После этого помогай людям…
— Я ему говорю: «Ребята отца твоего пожалели. Боялись, что он один останется!» — продолжала Инесса. — А он: «Могли бы и не жалеть. И довольно, мадам, мораль мне читать! Предок через две недели только явится. Хотите — звоните ему. Я всё равно забуду». И первый положил трубку.
— Вы позвонили отцу? — Светлана сморщилась, словно от зубной боли.
— Позвонила — через две недели. Кстати, сынок не забыл — передал наш разговор. Папочка вежливо сказал, что был об Андрее Георгиевиче лучшего мнения. Это плохой тон — постоянно напоминать о своих добрых делах. «Он свой служебный долг исполнял, и только! За это он и зарплату получает». Вот, пожалуйста, уже и писатели подключились! А тщеславие, гордыня — смертные грехи. Добро надо делать тихо, незаметно. Чтобы, как говорится, правая рука не знала… Кроме того, вы сильно расстроили моего сына. Заставили его вспомнить те страшные дни. Так вот, милая моя, оставьте прошлое в покое. Живите, как и мы, будущим…»