Любой преступник прекрасно знает, что он совершает не ошибку, а преступление. А мы миндальничаем: товарищеский суд, общественное порицание, на поруки!..
— Решайте, конечно, все сами, — сказал я. — Главное, что вы не намерены отсиживаться в тылу, а идете на передний край. Это самое главное. Служба в милиции — это настоящий фронт.
Я отпустил Броварича отдыхать, посмотрел, как во взводе идет самоподготовка, зашел в пустую канцелярию батареи уточнить расписание на завтра. Настроение у меня было препаршивейшее.
Утром — как раз в день праздника войск ПВО — мне пришло сразу три поздравления: от отца (вместе с большим письмом), от Рины — открытка в красивом конверте, но написанная сухо и официально и… от кого бы вы думали?. Правильно: от Бориса Ивакина. Служит он недурственно, у начальства на хорошем счету — оно находит его весьма перспективным офицером и надеется в недалеком будущем и так далее и так далее — тошно читать. А в конце:
«Кстати — еду скоро в отпуск и собираюсь жениться. Подробности позже, когда будут совершены все формальности. Вот так, друг Игнаша! Идем вперед и выше!»
Есть такие люди, которые письма пишут только, когда есть чем похвастать или сказать что-то наверняка неприятное. А если еще учесть, что открытка Рины была до обидного казенной, я, разумеется, быстро понял все. На офицерский вечер, намеченный в нашей «Ракете», мне сразу идти расхотелось, я так и сказал Моложаеву: «Не пойду!» Гелий пытался по этому поводу острить, я огрызнулся, мы с ним чуть было не сцепились, но Нагорный был уже одет — он только насмешливо хмыкнул.
— Между прочим, — заметил Моложаев, — скоро итоговые занятия и выезд на полигон. И с таким настроением…
— С каким таким настроением?
— С таким, как у тебя.
— А какое у меня настроение? У меня самое обыкновенное настроение, И вообще: какого черта…
— Саша, не надо. Я же все вижу. — Моложаев глядел на меня сочувствующими глазами. — Какие-нибудь неприятности?
— Какая у холостяка может быть неприятность? — мрачновато усмехнулся я, решив, что если и не сказать всю правду, то намекнуть Моложаеву можно. — Самая естественная вещь: одна знакомая девчонка выходит замуж.
— Все ясно. Одевайся, пошли!
— Я же сказал: не пойду!
— Пошли! Начало через двадцать пять минут…
Я подумал и решил пойти. Мне надо было убедить себя, что все пустяк, что даже предавшая меня Рина недостойна таких терзаний. В наше бурное время душевный покой — дорогая штука и редкостное благо, и надо по мере возможности не терять его.
Я далек от того, чтобы заниматься самовосхвалением, но от фактов никуда не денешься: по всем предварительным итогам мой взвод вышел в батарее на первое место, и последствия этого не замедлили сказаться. Приходится признать афоризм Гелия, что плохим в армии жить лучше (точнее — спокойней).
Через три дня после нашего праздника во время перерыва в политзанятиях ко мне подошел капитан Лялько.
— В одиннадцать ноль-ноль к командиру дивизиона.
— Ясно, товарищ капитан.
— Не интересуетесь зачем?
— Интересуюсь.
— Не бойся, стружку снимать не будут. Скорее наоборот. Но… потерпи до одиннадцати. Меня тоже приглашают, так что будем страдать вместе.
Дело оказалось не столь сложным. Накануне зачетных занятий и плановых выездов на полигон командование решило провести цикл показательных занятий — и все на базе нашего дивизиона. Я должен был провести занятия в своем взводе — для командиров стартовых взводов и стартовых расчетов. Подполковник Мельников назвал точные сроки, приказал мне готовиться, а капитану Лялько — не только проконтролировать меня, но и, естественно, помочь во всем, что будет необходимо.
— Почему меня, товарищ капитан? — спросил я, когда мы вышли.
— А ты думаешь, передовиком быть легко? — засмеялся командир батареи. — Гордиться надо. На тебя же вся Европа смотреть будет!
— Азия, товарищ капитан, — попробовал пошутить и я. — Наша «точка» находится в Азии, в северной ее половине.
В день показательных занятий мне с самого утра не понравилась погода. Когда я проснулся, ветер гнал низкие, рваные, быстро летящие на юго-восток серые облака. Над позицией крепкий, холодный ветерок мотал черные вершины вековых кедров. Тучи чуть ли не цеплялись за деревья, солнца не было и в помине, и казалось, с минуты на минуту разыграется настоящая вьюга.
Из штаба полка прикатили три многоместных автобуса, и ни о каком переносе занятий речи быть не могло: мы обязаны работать в любую погоду. Что же касается моего настроения, то оно было хуже погоды. Но отступать было некуда. Тем более, что перед началом занятий на стартовой ко мне специально подошли — благословить — и Колодяжный и Батурин.