– Я знаю, предлагая свою милосердную помощь, вы желаете мне только добра, но я не могу ее принять. Я слишком долго вела домашнее хозяйство моего отца и всегда имела гораздо больше обязанностей, чем другие девочки моего возраста и положения.
– Милосердие, будь оно неладно! – вскричала леди Кейхилл.
– Мэм, только посмотрите на меня. Взгляните на мою одежду. Вы говорите, что желаете, чтобы я жила с вами как ваша гостья, а вы будете вывозить меня в общество. Можете ли вы представить, как я вот в этом совершаю утренние визиты и посещаю балы?
Она гневно махнула рукой, указывая на свое изношенное платье.
Леди Кейхилл недоверчиво на нее уставилась.
– Нет, разумеется, нет, смешной вы ребенок! Я не позволила бы одеть эти тряпки своей самой никчемной служанке. – Она снова откинулась на подушки, качая головой в ответ на глупые речи девчонки. – Естественно, я обеспечу вас всем необходимым: платьями, перчатками, шляпками, зонтиками от солнца и всякими пустяками – всеми этими блестящими безделушками, о которых вы только могли мечтать.
– Вот именно, мэм. Мне придется просить у вас каждую мелочь, а этого мне не вынести.
– Ах, вот еще! – фыркнула леди Кейхилл.
– Кроме того, мэм, мне не привили светские манеры. Кажется, вы не заметили этот факт моего воспитания. Меня не обучали музыке, никогда не учили рисовать акварелью. Я могу чинить и штопать, даже зашивать раны, но при этом совершенно не умею вышивать причудливые узоры на ткани. Я могу танцевать, но не в состоянии вести изо дня в день непринужденную, ничего не значащую беседу. Большую часть своей жизни я работала, мэм, именно это я делаю лучше всего. Во мне просто нет ничего такого, что позволило бы порхать, подобно светской бабочке, а именно этого вы от меня и хотите.
«О, Боже, – молилась Кейт, – не вынуждай меня говорить ей правду». Ее доводы выглядели достаточно убедительными; к тому же для Кейт принять милостыню и вправду было бы ужасно трудно. Кейт знала, что становилась чрезвычайно упрямой, когда речь заходила о таких вещах. И все же посещать рауты и балы, найти свое место в обществе и на время окунуться в атмосферу легкомыслия, – всего этого страстно желала безрассудная частичка Кейт.
Леди Кейхилл смотрела на нее, крайне потрясенная:
– Дитя-дитя, вы понятия не имеете, о чем говорите. В большинстве этих навыков нет нужды, а другим можно быстро научиться. Бывать в обществе вовсе не означает стать светской бабочкой и болтать о пустяках, хотя, соглашусь, великое множество людей ничем другим и не занимается. Однако дураков хватает в любом слое общества.
На мгновение она замолчала, затем махнула тихо сидящей у нее в ногах девушке рукой:
– Вы утомили меня, деточка, вашим глупым упрямством. Я должна еще раз подумать над этим вопросом. А теперь оставьте меня. Мы поговорим об этом позже.
Кейт поднялась, почувствовав легкий укол совести за недомогание старой леди. Но это же не ее вина, она просто защищалась. Она не просила привозить ее сюда. Она имеет полное право сама принимать решения, касающиеся ее собственной жизни, и она ничего не должна леди Кейхилл, кроме вежливого обхождения. Так почему же Кейт чувствовала, что заблуждается? Разве она ошибается в своем желании не быть ни перед кем обязанной? Разве так уж неправильно хотеть зарабатывать собственные деньги, отказавшись быть зависимой от кого бы то ни было? Нет, это нельзя назвать неправильным… но странное ощущение, что она не совсем права в своем стремлении отмахнуться от доброты пожилой леди, осталось, призналась себе Кейт.
Она взяла поднос из-под завтрака и вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь. Чуть впереди также открылась дверь, и в холл вышел Джек Карстерз. Кейт резко остановилась. Он оказался между нею и лестницей. Она могла сбежать в свою комнату, вернуться в спальню леди Кейхилл или смело взглянуть ему в глаза.
Сложив руки на груди, Джек прислонился к стене и с язвительным выражением лица ждал ее приближения.
Подбородок Кейт упрямо взлетел вверх. Ее не запугать какой-то грубой силой! Даже если в нем более шести футов роста, а плечи такие широкие, как… что ж, такие широкие, как и любые другие плечи. Она не станет из-за него нервничать. Еще чего! Она крепче вцепилась в тяжелый поднос, по непонятной причине чувствуя себя спокойней, пока он находился между ними, и с высоко поднятой головой двинулась вперед.
В глазах Джека вспыхнула слабая искра изумления. Она что, испытывает его? Бросив в него кофейник, она с полным правом могла ожидать, что он захочет ее придушить. И ко всему прочему она дала ему пощечину – пощечину хозяину дома. Совершенно безрассудная девица. Он мог бы расправиться с ней в два счета, если бы захотел; и это ей, безусловно, известно. Но она не знает, что он никогда в жизни не причинял боль женщине. И, тем не менее, разве она испугалась? Нет, она идет, вызывающе высоко вздернув свой носик. Он еще больше изумился. Такое маленькое существо – и такая сила духа.
Даже если она не боится рукоприкладства с его стороны, то после того возмутительного поступка на кухне должна, безусловно, ожидать, что ее уволят и оставят без рекомендательного письма. А этого, насколько он знает, слуги боятся больше всего на свете, ведь в таком случае уже вряд ли куда устроишься. Это она знать должна. Судя по ужасно поношенной мрачной одежде, очевидно, сшитой на другую женщину и подогнанной по тонкой фигурке девушки, бедность ей известна не понаслышке. И она явно совсем недавно голодала.
Но шаткое положение не остановило ее от броска кофейника с горячим напитком прямо ему в голову. Или поверх его головы, как она утверждала. Крикет, скажет тоже! Он едва не фыркнул. Но все же, почему она это сделала? Невозможно представить, чтобы эта маленькая англичанка, работающая кухонной служанкой, действительно понимала испанский. Джек решил это проверить. Он наблюдал за ней, продолжая небрежно опираться на стену.
Кейт пронеслась мимо с показным безразличием, хотя сердце ее колотилось гораздо сильнее обычного. Она уже добежала до ступенек, когда Джек произнес на испанском:
– Senorita, в ваших волосах запутался огромный паук. Позвольте мне вытащить его.
Он ждал, что же она предпримет: обернется, закричит, начнет рвать на себе волосы или в неведении продолжит свой путь.
Она просто замерла. Мгновение Джек ждал, озадаченный, а затем шагнул к ней:
– Senorita?
Она не двигалась. Джек коснулся ее плеча. Боже! Девчонка дрожала, как осиновый лист. Он слышал, как слегка постукивала посуда на чайном подносе.
Он быстро развернул ее к себе лицом и испытал потрясение, увидев панический ужас, застывший в ее глазах. Лицо девушки стало мертвенно бледным, а чистый гладкий лоб покрылся бисеринками пота. Кейт судорожно сглотнула. Сухие, омертвевшие губы жалобно прошептали:
– Пожалуйста, уберите его.
Джек несколько секунд таращился на девушку, пораженный столь неожиданно сильной реакцией.
– Пожалуйста, – прошептала она снова, дрожа в его руках.
– Моя бедная девочка. Я сожалею, – произнес он, полный раскаяния. – Нет никакого паука. Совсем нет.
Джек взял поднос из ее податливых рук и поставил на ближайший стол, при этом не отводя от нее взгляда.
Она непонимающе уставилась на него. Он снова обхватил ее за плечи и слегка встряхнул, чтобы вывести из столбняка, в который поверг ее ужас.
– Нет никакого паука. Я придумал его… – объяснил он извиняющимся тоном. – Это была уловка.
Рот Кейт приоткрылся, и она снова начала дышать, глубоко и судорожно.
– Я сожалею, – повторил он. – Я всего лишь хотел узнать, понимаешь ли ты по-испански.
Она смотрела на него в замешательстве, слабо соображая, мучимая остатками неконтролируемого страха перед пауками.
– Я говорил по-испански, понимаешь.