Внучка леди Кейхилл, Амелия, ввела Кейт в свой круг, состоявший в основном из молодых замужних модниц. Те отметили элегантный наряд мисс Фарли, озорное чувство юмора, остроумие и полное отсутствие интереса к своим мужьям и признали Кейт милой и очаровательной девушкой.
– Очень уж много внимания со стороны военных, – язвительно вставила пожилая дама, протягивая чашку за добавкой чая.
– И вы знаете почему, Джинни Холтон, так что не ворчите! – отрезала леди Кортни. – Вам прекрасно известно, что милая девочка сделала для моего Гилберта.
Остальные кивнули. Внук леди Кортни, Гилберт, испытывая мучительную неловкость из-за потерянной руки и устрашающей черной повязки, закрывавшей глаз, не высовывал носа из дома до тех пор, пока мисс Фарли, поддразнивая, не убедила его показаться с ней в свете.
– Она сказала Гилберту, что он похож на зловещего пирата и его грозный вид защитит ее от чересчур навязчивых джентльменов, – леди Кортни утерла глаза. – А затем Кейт добавила, что он не должен винить ее, если их окружит толпа юных леди, поскольку он выглядит до отвращения романтично. И хотя ей-то доподлинно известно, что он просто невыносимый зануда, другие девушки не так проницательны, как она… И он засмеялся – мой мальчик по-настоящему засмеялся, – и согласился ее сопровождать. С тех пор Гилберт не думает о прошлом.
– Стыдитесь, Джинни, – вторили остальные пожилые леди, – если военные любезны с Кейт, тут нечему удивляться. Вы так жестоки лишь потому, что у вашей Хлои нет ни намека на предложение! Жаль, конечно, но это не повод придираться к другим.
И то правда. Искренняя забота Кейт о внуке леди Гилберт не уронила ее в глазах более удачливых ратников. Вскоре в обществе отметили, что маленькой мисс Фарли оказывают внимание влиятельные джентльмены во главе с мистером Ленноксом, сэром Тоби Фенвиком и другими военными, которые, казалось, с одинаковым удовольствием были готовы принести ей рюмочку ликера, сопровождать ее в оперу, прокатиться с ней в экипаже в Гайд-парке или на корню пресечь притязания любого не в меру ретивого поклонника.
А таковых находилось множество, поскольку просочились слухи о ее наследстве. За Кейт ухаживали не только состоятельные и солидные мужчины, но и некоторые известные охотники за приданым.
Как только разговор перешел на более отвлеченные темы, леди Кейхилл откинулась в кресле. Она была почти довольна. Однако для решения задачки не хватало одного слагаемого. Оставалось только надеяться, что вскоре недостающий решится действовать и приедет в Лондон прежде, чем Кейт завладеет какой-нибудь лодырь и щеголь, нимало ее не заслуживающий.
– Что вы думаете, мисс? – горничная поднесла элегантную бутоньерку из искусственных цветов к волосам Кейт и вопросительно взглянула на отражение своей госпожи.
Кейт посмотрела в зеркало. Она с трудом узнала себя. Волосы пострижены по последней моде, пышные локоны вьются вокруг лица, разительно меняя внешность. Кейт никогда не думала, что такое возможно. Впервые в жизни она чувствовала себя элегантной и почти привлекательной, хотя такая мысль и казалась дочери преподобного Фарли греховной. Впечатление от ее изменившегося лица и прически усиливало нежно-зеленое платье, подчеркивающее цвет глаз. Оно немного осветляло немодный золотистый загар, появившийся от чрезмерного пребывания на свежем воздухе.
Леди Кейхилл и Амелия посадили Кейт на строгую диету из мятой клубники, чтобы освежить и очистить кожу, заставили принимать смягчающие масляно-молочные ванны и на несколько часов, пока Амелия читала Кейт, прикладывали к лицу кусочки сырой телятины. Плюс ко всему дважды в день ей делали примочки из ананасовой воды – для чистоты и красоты кожи и чтобы убрать морщинки; яичные и лимонные маски – чтобы осветлить ужасный загар; овсяные маски – чтобы придать щекам яркость.
Кейт смеялась и жаловалась, что ее заставляют чувствовать себя главным составляющим какого-то странного рагу, однако потом признала, что благодаря всем этим усилиям цвет ее лица улучшился. Но все же это была пустая трата хороших продуктов.
А затем настал черед покупок – самая страшная вакханалия из всех, как думала Кейт, но, по мнению ее наставниц, «дело крайней необходимости». Кейт старалась оставаться разумной и практичной, но девушке, у которой прежде имелось так мало возможностей потакать женскому легкомыслию во всем, что касалось нарядов, оказалось трудно противиться восторгу, охватывавшему при виде изысканных туалетов, которые леди Кейхилл и Амелия уговорили ее приобрести.
К концу первого дня у Кейт голова шла кругом. Все началось с посещения магазина тканей. Нежные и приятные материи собирали в складки, сравнивали, прикладывали друг к другу, оборачивали вокруг Кейт, обсуждали, отвергали и выбирали – в большинстве случаев без участия той, кому все это предназначалось, потому что ей, по общему мнению, было слишком легко угодить. Затем все отправились к мадам Фаншо, модистке Амелии. Мадам, заранее оповещенная о финансовой состоятельности мадемуазель, пришла в очень уж бурно выражаемый восторг относительно лица мадемуазель, ее фигуры, настроения и je ne c’est
quoi [51], и уже с неподдельным восторгом выслушала ответ Кейт на беглом французском. Следующие несколько часов они внимательно изучали La Belle Assemblee и Ackerman’s Repository [52]с многими десятками иллюстраций самых элегантных нарядов.
В конце концов Кейт безвольно позволила мадам Фаншо, Амелии и леди Кейхилл принимать все решения и оставила им на откуп все сомнения и бесконечные обсуждения, которые сопутствовали выбору каждой детали. Саму же Кейт нимало не заботило, будет ли желтый муслин скроен так, что подчеркнет прелестную линию плеч и шеи мадемуазель, или таким образом, что подчеркнет грудь, или вот этак, чтобы она казалась повыше. Единственный ее вклад в беседу заключался в высказанном сомнении, не слишком ли короткая у нее шея. Все три дамы попросту отмахнулись от ее слов, как слишком нелепых, чтобы обращать на них внимание.
И теперь Кейт смотрела на свое отражение в зеркале. Грудь ее была открыта больше, чем когда-либо в жизни. Кейт осознала, что горничная все еще держит искусственные цветы, ожидая ее ответа, и смущенно улыбнулась:
– Думаю, нет, Дора. Сказать по правде, я боюсь, что они упадут у меня с головы.
Горничная возмутилась, уверяя, что такое никак невозможно.
– Дело в том, что после новой стрижки я как-то странно себя чувствую, голова кажется непривычно легкой, поэтому я просто не замечу, если чего-то не будет хватать. Уверена, вы надежно закрепите цветы, но вы же понимаете мои чувства, не так ли? – перебила служанку Кейт.
Дора сдалась и ответила, что, конечно, понимает и что мисс выглядит элегантно и прелестно, и что сегодня снова будет успешный вечер.
Кейт наморщила носик. Да, разумеется, «успех» – вот что единственно важно. Разве можно забыть? Она старалась не позволять себе вспоминать о других вещах или задаваться вопросом, а что происходит в «Севеноуксе». Во всем этом лихорадочном светском общении имелось одно несомненное преимущество: не оставалось времени на размышления. Например, сегодня она собиралась на бал, и было бы удивительно, если бы у нее нашлась даже минутка хоть раз подумать о майоре Карстерзе.
Джек откинулся на изящную колонну, скрестив руки на груди. На лице застыло мрачное выражение: он сердито смотрел в зал. То была идея Френсиса – явиться на бал в первый же вечер по прибытии в Лондон, и Джек пожалел о своей сговорчивости в ту же секунду, как вошел и увидел Кейт, чудесно преобразившуюся из жалкого заморыша, каким она предстала при их первой встрече. Он не мог отвести глаз от Кейт, а она танцевала, откинув голову, озорно смеялась, глядя в глаза мужчине, с которым Джек ходил в одну школу и который был титулованным, состоятельным и подходящей партией для Кейт.
– Черт возьми! – воскликнул майор, обращаясь к Френсису. – Какого дьявола она танцует с этим Фенчерчем? Да еще в таком платье!