Ника с очевидной ясностью понимала, что если уж ей свою рабыню не удалось убедить в опасности заражения, то рассчитывать на понимание со стороны супруги регистора Трениума тем более не стоит.
— То, что вы стали жертвой заблуждений своего отца, — вроде бы даже с лёгким сочувствием покачала головой хозяйка дома. — Никак не может считаться оправданием столь отвратительной выходки.
— Я понимаю, госпожа Септиса, — сказала девушка слабым голосом. — И готова ответить за свой опрометчивый поступок.
Видимо, её показное смирение тронуло сердце собеседницы.
— Я попрошу супруга не наказывать вас слишком строго, госпожа Ника.
— Благодарю вас, госпожа Септиса, — всхлипнув, та вытерла глаза краем одеяла. — Да благословят вас небожители за такую доброту.
Привыкшая к подобному славословию тётушка не заметила невольно проскользнувшей в голосе племянницы нотки иронии.
— Но вы должны пообещать мне, — грозно свела брови к переносице хозяйка дома. — Что ничего подобного больше не повторится! В противном случае вы навсегда лишитесь нашего расположения.
— Клянусь Анаид, никогда не устраивать скандалов в этом доме, не кричать, не грубить и исполнять здесь все ваши распоряжения, — в два приёма с коротким перерывом проговорила больная.
— Хорошо, — всё ещё хмуро, но уже гораздо благожелательнее проворчала супруга регистора Трениума. — Я прикажу принести вам вина. Вы же помните, что сказал лекарь?
— Да, — кивнула девушка и жалобно попросила. — Пожалуйста, госпожа Септиса, не заставляйте меня есть сырую печёнку. Пусть её хотя бы немного обжарят.
— Ладно, — тень снисходительной улыбки скользнула по губам тётушки. — Я распоряжусь.
Когда она ушла, Ника, стараясь игнорировать воцарившуюся в душе пустоту, попросила служанку помочь ей переодеться в ночную рубашку. Кинжал, который мог избавить свою владелицу от серьёзных неприятностей, перекочевал с голени под матрас у стены.
Постучав, в комнату вошла Бака с корзинкой.
— Госпожа Септиса прислала госпоже Юлисе.
— Отдай госпоже Лации, — негромко проговорила больная, заставив свою бывшую рабыню заметно вздрогнуть.
Но формально к отпущенникам принято обращаться так же, как и к свободным гражданам, и девушка ни в коем случае не нарушила принятые в Империи правила поведения.
Несмотря на то, что ей не хотелось ни есть, ни пить, Ника смогла заставить себя осушить пару больших бокалов терпкого, сладкого вина с уже знакомым металлическим привкусом. Только аппетит всё равно не появился. Так что отломив краешек от оказавшейся в корзине лепёшки, она отдала её и чашку изюма своей верной спутнице.
Словно подтверждая то, что госпожа Пласда Септиса Денса искренне переживает за здоровье племянницы, примерно через час та же самая рабыня принесла тарелку с чуть обжаренными кусочками свиной печёнки. Алкоголь всё же ударил по мозгам, после чего жизнь перестала казаться беспросветно мрачной, и девушка немного поела.
Когда-то ей приходилось пробовать сырое мясо только что убитого оленя, и тогда оно казалось Нике удивительно вкусным. Но сейчас не было того пьянящего ощущения победы и гордости за свои силы. Очевидно, поэтому печёнка и показалась девушке почти противной.
Передав тарелку служанке, она сполоснула руки в тазике и вновь закрыла глаза. Странно, но несмотря на слабость, спать совсем не хотелось. Однако, и смотреть на окружающий мир тоже. Она просто лежала, стараясь ни о чём не думать. Ника слышала, как отпущенница, шмыгая носом, собрала посуду в корзину и, стараясь двигаться как можно тише, покинула комнату.
Словно воспользовавшись её отсутствием, мрачные мысли, прорвав тщательно возводимый в сознании барьер, с новой силой набросились на девушку.
Недавнее происшествие стало не только ярким свидетельством её глупости, но и предельно наглядно указало место племянницы регистора Трениума и внучки сенатора Госпула Юлиса Лура в имперском обществе. Рабыни Септисов по одному слову хозяйки набросились на Нику, полностью игнорируя её аристократическое происхождение.
"Вот так прикажет любимый дядюшка, — всхлипнула она. — Скрутят, продадут в рабство, и всем будет наплевать. Ох, батман, во что же я вляпалась?"