То, что дело о наследстве передали в Сенат, стало для неё неприятным сюрпризом. Посылая свою фиктивную дочь в Империю, Наставник уверял, что самым трудным будет убедить родственников в её происхождении. А уж те, опираясь на чёткие и недвусмысленные нормы права, без особого труда добьются возврата имения законной наследнице. По-другому просто не могло быть, если уж сам император признал, что род южных лотийских Юлисов пал жертвой клеветы. После подобных заявлений государю вроде бы ничего не оставалось, как восстановить попранную справедливость. Однако Констант Великий сделал неожиданный финт, отфутболив прошение племянницы Итура Септиса Даума в Сенат. А там, судя по словам регистора Трениума, ожидается нешуточная драчка с братцем нынешнего хозяина Домилюса.
В своём аристократическом происхождении попаданка не сомневалась. По-настоящему поставить под сомнение её родство с казнённым Госпулом Юлисом Луром мог бы разве что какой-нибудь матрос из команды Мерка Картена, если бы сообщил почтенным сенаторам о том, что ещё три года назад у Лация Юлиса Агилиса не было дочери по имени Ника. Но поскольку у канакернского консула-морехода имелись более чем веские причины сохранять данное обстоятельство в тайне, то подобное развитие событий показалось девушке чересчур маловероятным.
После недолгих размышлений она пришла к выводу, что в переносе рассмотрения её дела в Сенат есть и положительные стороны. Если дядюшка прав, и рассмотрение затянется, то и брак с Постумом Аварием Денсимом тоже откладывается на неопределённое время. А подобная отсрочка позволит как следует обдумать и приступить к осуществлению плана по окончательному срыву этой свадьбы.
Едва девушка подумала о постылом женихе, как сейчас же вспомнила его желтоватое лицо, и тут внезапно услышала своё имя.
— … моя племянница немного поживёт в имении. Сделай всё, чтобы ничто не мешало ей отдыхать и набираться сил.
— Клянусь Яфромом, госпожу Юлису никто не потревожит, — заверил Бест всё с той же слащаво-приторной улыбочкой.
— Госпоже Юлисе нужно каждый день давать свежее молоко, — степенно давал указания регистор Трениума.
— Козье, коровье или овечье? — лицо управителя моментально сделалось столь угодливо-серьёзным, что Ника с трудом удержалась от улыбки.
— Я не знаю! — раздражённо пожав плечами, дядюшка вопросительно глянул на племянницу.
— Лучше коровье, — ответила та. — В крайнем случае — козье.
— Будет сделано, госпожа, — не вставая, поклонился отпущенник.
— Подходящая для забоя свинья есть? — поинтересовался владелец усадьбы.
— Боровок, господин Септис, — лицо Беста вновь расплылось в угодливой улыбке. — Вы всю тушу возьмёте, или часть закоптить?
— Нет, — покачал головой регистор Трениума. — Окорока закоптишь, а печёнкой лекарь приказал кормить госпожу Юлису.
— Слушаюсь, господин Септис.
— Тут у меня письмо, — проворчал тот, доставая из висевшего на поясе кошеля небольшой свиток. — Здесь написано, чем кормить госпожу Юлису и как давать снадобье. Жена у тебя неграмотная, поэтому сам ей прочитаешь и всё растолкуешь.
— Да, господин, — кланяясь, управитель благоговейно обеими руками принял послание.
— И смотри у меня! — сурово нахмурился владелец имения. — Если племянница хоть на что-нибудь пожалуется, я прикажу тебя выпороть. Ясно?
— Уж куда яснее, господин Септис, — заверил собеседник. — Наизнанку вывернусь, а госпоже угожу.
В полдень повозка остановилась у придорожного трактира, куда отправился регистор Трениума со своими коскидами и Бест. Рабы-возчики расположились у грузовой телеги, разложив на тряпочке немудрящий харч.
Воспользовавшись оказией, Ника посетила местный туалет типа "сортир", и сполоснув руки в поилке для скота, вернулась в фургон, где Риата Лация уже доставала из корзины заботливо припасённые тётушкой вкусняшки. Лепёшки с рубленым мясом и сыром, варёные куриные яйца, гусиную печёнку, кровяную колбасу и вино в кожаной фляжке.
Несмотря на то, что дядюшка не стал задерживаться за столом, выпить он успел немало. Отправив управителя на переднюю скамеечку, он растянулся в фургоне, явно намереваясь подремать. То ли не желая смущать племянницу, то ли собираясь ещё немного поболтать с отпущенником, но Итур Септис Даум улёгся головой по ходу движения. Так что одетые в новенькие сандалии ступни находились как раз возле колен девушки. В таком положении они и ехали до наступления сумерек.