Я открываю навесной замок на калитке, осторожно придерживая цепь, поэтому звенья не гремят. У меня мурашки бегут по коже от внезапной уязвимости, но я переживаю не из-за этого, а из-за привычного зуда у Натали.
Она сохраняет дистанцию, пока я сползаю по склону, пытаясь не испугать меня. А возможно, она тоже напугана.
Я низко пригибаюсь, чтобы не быть в поле зрения кого-нибудь из замка, пересекая широкое пространство с цементными плитами, исписанными граффити, пока мы не оказываемся позади разрушенной стены.
— Я скоро отправляюсь, — произносит она, засовывая руки в карманы.
«На север?» — чуть не спрашиваю я, хотя ответ и так известен.
— Одна? — интересуюсь вместо этого.
— Больше у меня никого нет, — пожав плечами, отвечает она.
— Ты могла бы остаться… — я осознаю, как это глупо звучит, еще до того, как заканчиваю предложение.
Она приподнимает брови:
— И ждать, когда получу пулю? Кроме того, я слышала слова твоего друга: вам нельзя заводить домашних животных.
Я отшатываюсь, а Натали резко поникла головой.
— Извини, — невнятно бормочет она. — Это было нечестно.
Я сдерживаюсь, чтобы не выдать дюжину реплик, которые ничем не помогут.
— Садись, — вместо колкого ответа указываю на кусок бетонной плиты. — Я собираюсь залатать тебе плечо.
— Что?
— Рана сводит меня с ума. Ты ведь не боишься иголок, а?
Это смешит её, но она садится. Она вновь смеётся, когда я промываю резаную рану перекисью водорода, но я помню, что она говорила о микробах. Слава богу, сейчас рана чиста.
Чувство вины возвращается ко мне с новой силой. Я не ощущала бы себя настолько ужасно, дай я ей еды, но это ведь медицинские препараты, которые нам ничем не заменить.
— Расскажи мне о снах, — прошу я, вдевая нитку в иголку.
Температура ее кожи такая же, как и воздуха, на ощупь она сухая и упругая. Запаха разложения нет, что приятно удивило. Немного похоже на запах опавшей листвы, но в основном ничего более.
— Они начались весной.
Я слышу хлопок, когда игла прокалывает кожу. Она сидит неподвижно, наблюдая, как нить скользит по мясу.
— Так больно?
— Странные ощущения. Как будто продеваешь сережку в заросшее отверстие.
Руки, лежащие на коленях, дергаются, словно ей хочется жестикулировать при разговоре.
— Они приходят с бурями. Сны, в смысле. Я окончательно привыкала к… ну, ты представляешь. Затем начались они. Сначала гром сказал мне идти на север. Затем я увидела сад.
— Ты… — Я очень старательно концентрируюсь на том, чтобы удерживать края рваной кожи сомкнутыми. — Ты меня видела?
— Не с самого начала. Пока не подобралась близко. Я пришла из Сан-Маркоса[14].
— Пешком?
Ее плечи трясутся от смеха, и я жду, пока она не замирает, чтобы продолжить зашивать.
— Зомби на велосипеде — это было бы немного нелепо, не думаешь? Кроме того, я больше не устаю. Вот только…
Голод. Всё же я рада, что она не озвучивает это. Ее лицо всего в нескольких дюймах от моего, в нескольких дюймах от горла и других лакомых частей. Щёки горят от прилива адреналина, я колю руки об иголку. Натали отворачивает голову в сторону, и за это я ей тоже признательна.
Я с усилием продёргиваю последний стежок и перерезаю нитку. Не очень ровно, но это намного лучше, чем смотреть на лишённое кожи мясо.
Натали потягивается, проверяя нить.
— Так намного лучше. Спасибо.
Ее красные глаза встречаются с моими, и она наклоняется ко мне.
Я застываю на месте. Нет, жизнь не проносится перед глазами, но у меня есть целая секунда, чтобы подумать: «Обоженеттупаяидиоткатольконелицо».
А потом она целует меня.
Ее губы холодные и сухие. На вкус она как бури. Ее пальцы, такие нежные, как крыло мотылька, ласкают мою щеку.
Когда она отстраняется, пульс тяжело колотится во рту, желудок, сжавшийся в комочек, будто в невесомости.
Натали поднимает руку, снова опускает её. Солнце встает над разрушенными башнями, купая ее лицо в бледно-золотистых лучах. По крайней мере, у неё живые глаза: расширенные черные зрачки сужаются на свету.
— Я не хотела этого делать, — шепчет она.
— Я… — облизываю губы. Я не сожалею, и, вероятно, это означает, что я сумасшедшая. — Всё в порядке.
Мы смотрим друг на друга, пока занимается утренняя заря. Я не знаю, что сказать, и на мгновение это не имеет значения. К тому же у Натали трепещут крылья носа и двигаются глаза, выслеживая что-то позади меня, и момент упущен. По щебню с хрустом раздаются звуки шагов.
Я оборачиваюсь, неуклюже и медленно. Воздух, густой и липкий, словно мед, обволакивает мои руки и ноги. Я ожидаю раскатистого звука выстрела, но его нет.
Ник стоит на уступе холма, одна рука на пистолете, вторую оттягивает тяжелый рюкзак. Он мой, и это озадачивает меня больше, чем что-либо ещё. Теперь всё встало на места: он принес мои пожитки, потому что знал, что я ухожу. Кайла и Марисела, должно быть, подумали, что я решилась.
Натали шипит, сверкая острыми зубами. Ник поднимает пистолет от бедра.
— Нет! — кричу я, заслоняя собой Натали. Это не самый глупый поступок за сегодня. — Не надо. Ник, пожалуйста. Она другая.
— Одра? — его голос вкрадчивый и смущенный, но он не стреляет.
— Все нормально. Я не… — Не инфицирована. Но это неправда. — Она не причинила мне вреда, — говорю я вместо этого. — Она не тронет тебя.
— Что происходит? Кайла сказала, что ты можешь уйти.
— Она была права. — Я уже приняла решение, и внезапное осознание этого вызывает головокружение. — Но я ухожу не к Черепам.
Позади меня Натали издает негромкий возглас удивления. Теперь я не могу вернуться к Сиротам. Ник мог бы не выдавать мой секрет, но я не стану просить его. Я не могу ни с Сиротами остаться, ни с Мариселой уйти.
— Куда? — спрашивает он, опустив, но не спрятав пистолет.
Я мельком взглянула на Натали. Она кивает, слегка касаясь моей руки.
— На север. Скажи Кайле, что я ушла на север. Мне нужно знать, что там. Я… я вернусь, если смогу.
Даже если я вернусь, смогут ли Сироты принять меня обратно? Вижу, как эта мысль отразилась в глазах Ника. Он кивает, на расслабленном лице печаль. Мои вещи падают на землю с глухим стуком. Ника передёргивает, когда я подхожу ближе.
Целовать его на прощание — не лучшая идея.
— Спасибо.
— Они скоро придут искать, — прощается он, отступая на шаг назад.
Я закидываю рюкзак на плечо. Когда мы начинаем спускаться по холму, в моей руке холодная и сухая рука Натали.
§ 9. «Найденыши»
Диана Петерфройнд
Секрет достижения цели — разбить процесс на цепочку выполнимых шагов. Я пыталась объяснить это Эмили ранее, но она всегда думала сердцем, а не головой. Мои попытки быть рациональной всегда расценивались как что-то скучное до тех пор, пока ее тест на беременность не показал положительный результат. И тогда тот факт, что я могла составить план действий, внезапно показался самым заманчивым во вселенной. Намного заманчивее, чем Робби, который мгновенно (как самый настоящий трусливый неудачник, о чем я ей уже не раз говорила) исчез с лица земли.
Первый шаг — обмануть анализаторы мочи, конечно же. Большинство девушек подловили именно так. В кабинках туалета установлены датчики, которые непременно зафиксируют, что ты не появляешься в уборной уже девять месяцев, и, хотя все знают, как очистить мочу для теста на употребление запрещенных препаратов, обойдется тебе это неразумно дорого, особенно если требуется долгосрочная поставка ресурсов.
Тут мы были под прикрытием, пускай даже благодаря мне. Вполне можно приспособиться писать в старую банку из-под арахисового масла и прятать ее, чтобы отдать Эмили. А Эмили утаивала свою баночку в сумке и выливала в саду каждую ночь — не так уж это и отвратительно, как вам может показаться.