После последнего потопа, Конца Света Майя, люди говорили обо всём и в то же время ни о чем, но никто больше не пытался построить мир заново. Взрослые бездельничали, торгуя файлами вблизи сигнала в полуразрушенных зданиях, волочась, как троллейбусы по маршрутам. Они разыгрывали видимость работы. Тем временем стены просто продолжали рушиться при каждом повторном толчке, и половина пожаров всё ещё не была потушена, потому что каждый день начинались новые. Только Корпорация "Сигнал" и ее производственные башни были относительно неповреждёнными, и только работающие там были весёлыми, или, по крайней мере, безумными в пригодных пределах. В конце концов, они работали для сигнала, а кроме сигнала мало что осталось.
Детей, достаточно подросших, проигнорировали или бросили беспомощными, когда их близкие ушли в поисках менее ядовитой родины... А большинство детей постарше разбрелись в места, куда Омика идти не хотела, чтобы заниматься тем, до чего ей не было дела. Хотя они, в основном, контролировали городские кварталы и маленькие городки, каждый называл свою территорию Дикой Местностью, как будто чрезмерное разрастание было безвредным растением по сравнению с глубоко укоренившимся сорняком анархии.
Оставшиеся дети постоянно торчали на парковке для школьных автобусов. Как и Омика, они бродили вокруг и ждали друг друга, пока все не проснутся. Недели превратились в месяцы, и вскоре они привыкли к этому, так что это стало чем-то нормальным. Они были сомнамбулами на разоренном ландшафте и знали об этом. Но это было лучше, чем быть мясом. Так что они оставались, потому что знали: мясо — это то, во что, так или иначе, Дикая Местность в конце концов их превратит.
Омика встала и убила мельтешащее существо аккуратным разрезом её ржавого хлебного ножа, затем разделала его, ловко, даже если не с хирургической точностью, намереваясь продать хитин торговцу жуками. Но она оставила себе глаза и положила их в банку на полке над флэт-топом. Она долго смотрела на них. Они были переливающимися пустыми маленькими драгоценностями. Иногда они ловили случайные лучи из рез-каста, которые заставляли их внезапно расцветать в призматической вспышке.
Однажды, спустя несколько месяцев, она вынесла банку наружу и похоронила. Ей стало лучше. У неё был план. Она старалась оставаться в стороне, но пришло время выбирать. Омика должна была стать частью сигнала. Но она должна была быть осторожна. Много плохих вещей могло случиться с людьми, сделавшими это, особенно если у них был 3Z.
* * *
В тех краях Нгузе был настоящим гангстером. Он бесшумно ходил по земле. Большинство парней производило много шума, но Нгузе говорил, что знает как ступать легко, чтобы взобраться, затаив дыхание по этим толстым, потрескавшимся уступам, для того, чтобы Ибо вскрикнул, ведь его никогда не щекотали, никогда не заставали врасплох. Никогда, то есть с прошлого раза, о котором никто уже не помнил, ни минуту назад, ни пять минут назад, пять лет назад, словно и не было — но только не Нгузе.
Это было место, где картинка оживала, словно сети, полные рыбой в твоем желудке, или порхающие вокруг большие мотыльки — так он пытался объяснить, но его мать никогда не могла это сделать, а Нгузе мог, и поэтому Ибо брал его с собой поговорить о картинах и жизни, пока они ели улиток и ягоды.
Было хорошо занять чем-то свой разум. Вскоре должен наступить холодный сезон, и они замедлились бы, пока не остановились бы полностью с последней мыслью, что придет им в голову. Это будет долгое время, без имен или чего-либо ещё, только созерцание.
— Заставь мёртвые картинки двигаться, — Нгузе твердил Ибо на ухо, влажные шорохи урчали в его горле. Соедини их вместе!
Но в этом не было смысла. Ибо демонстративно двигал своим телом, великолепными плечами и крепкими бедрами. Картина не могла войти одна в другую, как валун в дверной проем, чтобы защититься от ветра.
— Нет, — говорил Нгузе, снова и снова, но Ибо не знал, только начинал ощущать.
— Словно дерево, которое сбрасывает листья? — гадал он с надеждой. В этот раз он получил в ответ чуть менее раздраженный вздох.
* * *
Проходя через лабиринт отдела Найма и Пропусков Корпорации "Сигнал", пока она наконец не достигла встречного, Омика хранила молчание, чувствуя, что в данный момент нужно было дать возможность Мистеру Форма №3 обдумать то, что бы не пришло сейчас в его аккуратно подстриженную голову.
Он ждал, глядя на нее, но она выиграла, и он заговорил первым:
— Вы говорите, произошла авария?
— Технически говоря, я… ээ... прибор.
Выдумывать прошлое становилось легче. Детали просто формировались вокруг нескольких песчаных зерен реальности и лжи. Но историй было не так уж и много, к тому же они могли быть правдой, или были достаточно правдивы для ее целей.
Вот она жизнь, наконец-то осознала она. Если ты разобрался в правилах и следуешь им, ты мог быть кем или чем угодно.
— Мои инженеры были с Машиной Понедельника. Потом произошла авария, ну, их лаборатория…
— И вы говорите...
Поначалу Омика удивлялась, почему он так часто использовал эту фразу, но сейчас она поняла. Так говорили журналисты, не кабинетные работники, а те, чья работа — надоедать людям, и они были слишком заняты, чтобы разговаривать. Вы говорите, они говорят, кто-то говорит.
Повествование в настоящем времени… «Его дело — работа в команде», — решила Омика. Поэтому в этот раз она перебила, выводя его из равновесия:
— Извините, как Вы сказали Ваше имя?
Она смотрела прямо ему в лицо и ждала, стараясь не качать своими порванными кедами на металлическом стержне под ее стулом, в пространстве между ее ногами и ковром (или что бы это там ни было, корпорация положила это на пол, чтобы было меньше грязи). Строго говоря, в ее возрасте ей даже не было позволено находиться в комплексе Корпорации "Сигнал", встречаться с их агентами, но как часть ее нового прозрения, она выучила, что, если ты выглядела бы серьезной и занятой, большинство позволило бы тебе идти куда угодно и поверит всему, что ты заполнишь в их формулярах.
— Свифт, — сказал осторожно Мистер Форма, как будто он отвечал на что-то более сложное.
— На самом деле я не говорил. Мое имя Мистер Свифт, и, может быть, я забыл выразить почтение от встречи с Вами, это так, — он указал на свой стол, почти беспомощно, словно это был дракон, которого он должен был постоянно кормить, а иначе он съел бы живьем его самого.
— Конечно, — сказала она, стараясь подражать грации хозяйки 3Z, милосердно освобождая его от всего неназванного. Она не пожимала руки месяцами, может быть, годами, но такое не забывается, не так ли? Это простая процедура. Тем не менее его ничто не взволновало в её поведении.
— Мистер Свифт. — Она, как смогла, изобразила фальшивую улыбку, пряча зубы. — Я тоже рада встречи.
В первый раз он улыбнулся ей в ответ. Удивительно, но он выглядел, как малыш на прогулке, которого кто-то только что отстегнул от ремней и выпустил из автокресла поглядеть на утят в пруду (если утята не были все покрыты сажей и маслом). Сейчас он целиком и полностью был весел, его досада рассеялась полностью. Но Омика когда-то помогала заботиться о младших детях, сиротах, и поэтому знала, что его настроение может быстро измениться вновь.
Эта реакция дала Омике новую идею:
— Мне кажется, я видела двор с небольшим фонтаном снаружи.
— О да, — с энтузиазмом ответил её, по-видимому, новый лучший друг, подбирая перо и важные бумаги и прижимая их локтями. — Свежий воздух, да и дождь с утра прекратился, не так ли?
Она заметила, что он был цвета застарелого пепла и часто моргал, когда его голова поворачивалась к свету. В последний раз дождь шел три дня назад, но у нее не хватило духу сказать ему об этом.
* * *
— Смерть — удивительная вещь, — сказал Нгузе.