- Это где ж - Куски? Деревня, что ли? - спрашивает Александр.
Даже сквозь слёзы Гринька смеётся такому неведению князя.
- Да нет, пошлёт куски собирать - милостыню просить, - объясняет он.
- Вот что! - говорит Невский. - Но ведь я же тебя ко князю Андрею...
- Убегу я! - решительно заявляет Гринька. - Не хочу я ко князю Андрею.
- Ну, это даже невежливо, - пытается ещё раз убедить упрямца Александр. - Ведь князь Андрей Ярославич - родной брат мне!
- Мало что! А я от тебя никуда не пойду! - уже решительно, по-видимому заметив, что сопротивление князя слабеет, говорит Настасьин.
- Только смотри, Григорий, - с притворной строгостью предупреждает Невский, - у меня в Новгороде люто! Не то что здесь у вас, во Владимире. Чуть что сгрубишь на улице какому-нибудь новгородцу, он сейчас тебя в мешок с камнями - и прямо в Волхов, река у нас там такая.
- А и пущай! - выкрикнул с какой-то даже отчаянностью в голосе Гринька. - А зато там, в Новгороде, воли татарам не дают! Не то что здесь!
И, сказав это, Гринька Настасьин опустил длинные ресницы, и голосишко у него перехватило.
Невский вздрогнул. Выпрямился. Брови его сошлись. Он бросил испытующий взгляд на мальчика, встал и большими шагами прошёлся по комнате.
Когда же в душе его отбушевала потаённая, подавленная гроза, поднятая бесхитростными словами деревенского мальчика, Александр Ярославич остановился возле Настасьина и, слегка касаясь левой рукой его покрасневшего уха, ворчливо-отцовски сказал:
- Вот ты каков, Настасьин! Своим умом дошёл?
- А чего тут доходить, когда сам видел! Татарин здесь не то что в избу, а и ко князю в хоромы влез, и ему никто ничего!
Князь попытался свести всё к шутке:
- Ну, а ты чего ж смотрел, телохранитель?
Мальчик принял этот шутливый попрёк за правду. Глаза его сверкнули.
- А что бы я посмел, когда ты сам этого татарина к себе в застолье позвал! - запальчиво воскликнул Гринька. - А пусть бы только он сам к тебе сунулся, я бы так его пластанул!
И, вскинув голову, словно молодой петушок, изготовившийся к драке, Гринька Настасьин стиснул рукоять воображаемой секиры.
"А пожалуй, и впрямь добрый воин станет, как подрастёт", - подумалось в этот миг Александру.
- Ну что ж, - молвил он с гордой благосклонностью, - молодец! Когда бы весь народ так судил...
- А народ весь так и судит!
- Ого! - изумился Александр Ярославич. - А как же это он судит, народ?
- Не смею я сказать... ругают тебя в народе... - Гринька отвёл глаза в сторону и покраснел.
Ярославич приподнял его подбородок и глянул в глаза:
- Что ж ты оробел? Князю твоему знать надлежит - говори!.. Какой же это народ?
- А всякий народ, - отвечал, осмелев, Настасьин. - И который у нас на селе. И который в городе. И кто по мосту проезжал. Так говорят: "Им, князьям да боярам, что! Они от татар откупятся. Вот, говорят, один только из князей путный и есть - князь Невский, Александр Ярославич. Он и шведов на Неве разбил, и немцев на озере, а вот с татарами чачкается, кумыс пьёт с ними, дань в татары возит!.."
Невский не смог сдержать глухого, подавленного стона. Стон этот был похож на отдалённый рёв льва, который рванулся из-под рухнувшей на него тяжёлой глыбы. Что из того, что обрушилась эта глыба от лёгкого касания ласточкина крыла! Что из того, что в слове отрока, в слове почти ребёнка, прозвучало сейчас это страшное и оскорбительное суждение народа!
Александр, тихо ступая по ковру, подошёл к Настасьину и остановился.
- Вот что, Григорий, - сурово произнёс он, - довольно про то! И никогда - слышишь ты! - никогда не смей заговаривать со мной про такое!.. Нашествие Батыево! - вырвался у Невского горестный возглас. - Да разве тебе понять, что творилось тогда на русской земле?! Одни ли татары вторглись? То была вся Азия на коне!.. Да что я с тобой говорю об этом! Мал ты ещё, но только одно велю тебе помнить: немало твой князь утёр кровавого поту за землю русскую!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Тяжкие думы не дают уснуть Александру. Вот уж пропели петухи. Не спится. Невский тихонько окликнул Настасьина, приказал ему зажечь свечи и позвать княжеского лекаря - доктора Абрагама.
Облачённый в бархатный просторный халат с поясом, Александр Ярославич сидел в кресле за своим рабочим столом в ожидании личного врача.
"Худо. Уж не захворать ли я вздумал? - почти вслух размышлял он. Сие не вовремя будет, ох как не вовремя!"
Вошёл доктор Абрагам - высокий, худощавый старец лет семидесяти. У него было красивое, тонкое лицо, удлинённое узкой и длинной, словно клинок кинжала, белой бородой. Седые кудри его прикрыты были чёрной шапочкой. Он опирался на длинный посох.
Это был один из придворных врачей ещё при отце Невского - Ярославе Всеволодиче. Некогда князь Ярослав спас его из рук разъярённых литовцев, намеревавшихся утопить старого лекаря, как колдуна. И с тех пор Абрагам жил при дворе Ярослава Всеволодича - то во Владимире, то в Новгороде. Он был учён и сведущ во врачебном искусстве.
- Снотворного чего-нибудь дай мне, - сумрачно сказал Александр, едва только лекарь сел в предложенное ему кресло.
- Какого же снотворного прикажешь, государь?
Невский в недоумении посмотрел на него:
- Тебе ли, о доктор Абрагам, спрашивать меня об этом?
- Прости, государь! Я хотел лишь узнать: на короткое время ты хочешь забыться или же хотел бы погрузиться в сонный покой надолго?
- Мужу Покой - только смерть! - сурово отвечал Невский. Его уже начали раздражать эти расспросы многоучёного доктора. - Выспаться хочу. Путь предстоит дальний!
Старик поднялся с кресла и склонил голову.
Однако придворный лекарь не мог избавиться от своей стариковской дотошности.
- Видишь ли, государь, - сказал он, - если мы, медики, хотим, чтобы человек уснул обычным сном, то надлежит искрошить с помощью резала корень валерианы...
Но ему не пришлось договорить. Звонкий мальчишеский голос из угла палаты вдруг перебил его.
- А у нас вот, - сказал голос, - дедонька мой, мамкин отец, когда кто не спит и придёт к нему за лекарством, он мяун-корень заварит и тем поить велит...