— Бумага, сэр, — окликнул капитана один из солдат, добравшийся до самого дальнего угла трюма. — Во всех ящиках одна бумага.
Капитан обратился к стражникам, обыскивавшим матросский кубрик:
— Нашли что-нибудь? — Когда те отрицательно покачали головами, он повернулся к Пьетро. — Я удовлетворен. — Жестом приказав своим людям следовать за собой, он стал подниматься по трапу на верхнюю палубу.
Пьетро отправился следом за ними. На востоке небо обрело бирюзовый цвет.
Английский капитан приостановился у планшира, устремив взгляд на черный парус:
— Поднимайте флаг. Теперь вам больше нечего бояться, раз вы вошли в наши воды. — Он перешел по сходням на борт галеры, а уже оттуда перебрался на свой корабль.
Пьетро смотрел ему вслед. Напряжение медленно отпускало его, когда его команда принялась поднимать якорь, а гребцы опустили весла на воду. И только когда английский корабль превратился в маленькое пятнышко на горизонте, он негромко обратился к одному из своих матросов:
— Скажи Луке, что все в порядке.
Получив сообщение, Лука, остававшийся в трюме, снял один из фонарей с бимса на жилой половине экипажа и двинулся вдоль штабеля, отсчитывая ящики, пока не дошел до шестого справа. Соседний с ним ящик вскрыли солдаты. Лука забормотал молитву, осторожно поднимая крышку, а потом снял ее и положил на палубу рядом с фонарем. Затем он принялся осторожно вынимать листы бумаги, укладывая их на крышку. Ящик был заполнен ими едва на треть. Внизу оказалась еще одна деревянная подкладка. Ухватившись за края и вытащив ее из ящика, Лука услышал сдавленный вздох.
— Вы в безопасности, — пробормотал Лука. — Мы прошли английскую блокаду.
Из нижней половины ящика вылез жилистый и крепкий молодой человек, морщась от боли в затекших конечностях. У него было выразительное лицо, с правильными чертами, обрамленное черными кудрями, с тонзурой на макушке, которая заблестела от пота в свете фонаря. Но Луку снова поразили его глаза, от которых он не мог оторвать взгляда. Один глаз был небесно-голубой и пронзительный, а другой затягивала белая пелена слепого бельма.
— Когда мы достигнем Шотландии? — Голос мужчины в спертом воздухе трюма прозвучал хрипло, но в нем чувствовалась властность, которая требовала немедленного ответа.
— При попутном ветре — через семь дней, ваше преосвященство.
Все последние дни лета Шотландия оплакивала своих погибших сыновей. В городах и поселениях за Фортом, куда англичане так и не сумели добраться, название Фолкирка стало синонимом скорби и, стоило кому-нибудь упомянуть его, как все — и мужчины, и женщины — шептали молитвы. Но, по мере того, как жаркий август подходил к концу и приближалась осенняя прохлада, скорбь уступила место ожесточению. Скотты носили его в себе, поближе к сердцу, и оно, закаленное в огне страдания и тоски, постепенно превращалось в холодную решимость.
После начала войны и в течение всей английской оккупации многих шотландцев не покидала надежда, что конфликт удастся каким-то образом уладить и их король вернется. Эта вера достигла своего апогея после Стирлинга, когда стало казаться, что под предводительством Уильяма Уоллеса для них нет ничего невозможного. Даже те, кто утверждал, что войну нельзя выиграть на поле боя, вдруг уверовали в то, что Советы и альянсы спасут их. В течение многих лет Англия оставалась их соседом и другом, и ныне живущее поколение забыло старинную вражду, а возведенная римлянами стена, разделявшая два королевства, окончательно превратилась в пережиток прошлого. Но Фолкирк похоронил мирные и дружеские отношения, развивавшиеся более века. На месте осыпавшейся императорской стены скотты возвели новую, твердую и несокрушимую, хотя и невидимую, вставшую непреодолимым барьером на границе.
А когда уцелевшие защитники Шотландии отступили в Лес, чтобы прийти в себя и собраться с силами, король Эдуард повел своих людей обратно в Англию. Победа под Фолкирком досталась ему дорогой ценой, и этой осенью в распахнутые ворота Карлайла, едва переставляя ноги, понуро втягивалась изрядно поредевшая армия. Болезни и голод собрали обильную жатву во время отчаянного броска домой от руин разрушенного до основания Эйра. Король разбил основные силы шотландской армии, но взять всю страну под свой контроль ему не удалось. Королевство оказалось расколотым надвое, земли к югу от Форта остались в руках англичан, и в замках Эдинбурга, Роксбурга, Бервика и Стирлинга стояли английские гарнизоны, но вся территория к северу по-прежнему принадлежала скоттам. Усилив свои гарнизоны и назначив графа Патрика Данбара местоблюстителем и хранителем Южной Шотландии, Эдуард вернулся в свою временную столицу, Йорк, чтобы спланировать следующую кампанию.