Выбрать главу

- Занавес опущен! - усмехнулся Костромин. - Теперь, Григорий Андреевич, к границе они больше не вернутся. Отправляйте всех обедать.

Солдаты тащили свои карабины и пулеметы. После напряженных часов долгого ожидания все почувствовали усталость, словно прошли длинный-длинный путь…

Теперь наконец капитан посмотрел на мальчиков.

- Ребята, подите сюда! - позвал он.

Ребята подошли к крыльцу, где отец стоял вместе с полковником.

- Это вот они, товарищ полковник, нашли обезьяну!

- Такая обезьяна стоит настоящего шпиона! - улыбнулся Костромин и потрепал Костю по голове. - Постой, мы, кажется, знакомы?

- Я зимой вас видел.

- Да, да, вспомнил… Придется подумать, капитан, как наградить ребят… Они ведь и к монетам какое-то отношение имеют?

- Кстати, может быть, монеты посмотрите, товарищ полковник? - предложил отец.

Костромин взглянул на часы:

- Посмотреть-то я могу, но толку будет больше, если их посмотрит специалист-историк. Вот привезу его, тогда и посмотрим вместе.

Он сел в машину, и колеса вездехода, скрипя гравием, двинулись к воротам заставы.

Капитан приложил руку к козырьку зеленой фуражки. Машина выехала на дорогу и скрылась из виду.

- Ну, а за ваше своеволие, - нахмурил брови капитан, - вам придется еще держать ответ… Но только позже.

И отец направился к дому.

- Порядок! - шепнул Костя. - Простил нас батя… Он у меня только с виду строгий!..

Когда ребята вошли в дом, отец лежал на кровати в неудобной позе и крепко спал. Он даже не успел раздеться. Сон свалил его мгновенно.

Глава шестая

Прошло несколько дней. Жизнь заставы с ее обыденными заботами снова потекла, как река, пробившая себе путь через горный обвал. И все же чувствовалось, что назревают какие-то события.

Капитана мальчики в эти дни почти не видели. Из штаба отряда на заставу прибыли подполковник и два майора. Вместе с отцом они часто запирались в кабинете или надолго уезжали на вездеходе.

Однажды вечером отец, приехав из поездки домой, остановился у раскрытого окна, вглядываясь в звездное небо.

Дожидавшийся его возвращения Костя заворочался на своей койке.

- Не спишь, сынок? - тихо спросил отец.

- Не сплю, - отозвался Костя.

- Посидим на крыльце…

Костя откинул одеяло, прислушался к равномерному посапыванию Самвела и, шлепая по полу босыми ногами, пошел к выходу.

Вокруг расстилалась глухая ночь. В роще умолкли птицы. Даже собак не было слышно.

Костя присел на ступеньке крыльца, вспомнил о кобре и невольно поджал ноги. Отец опустился рядом, и вдруг все опасности мира перестали для Кости существовать…

Отец вынул пачку папирос, чиркнул спичкой, и красноватое пламя на мгновение озарило его широкий, со шрамом нос, взъерошенные черные брови и лоб с опустившейся на него прядью волос. Потом свет погас. Яркая искорка то разгоралась, то тускнела, умирала и вновь возвращалась к жизни.

Отец крепко обхватил Костю за плечи.

- Ты знаешь, какой сегодня день? - тихо спросил он. - Сегодня ведь десятое июня… Десятое июня! - повторил он.

Костя наморщил лоб - десятое июня!.. Ну конечно же, он знает, он не забыл этот день! Сегодня день рождения мамы. Сколько он себя помнил, в этот день к ним всегда приходили гости и мама надевала свое лучшее платье…

- Хорошо, что ты помнишь, - сказал отец. - Этот день нельзя забывать…

Когда Костя вспоминал мать, он всегда одновременно думал и об отце и о себе. Как будто все они трое были одним существом… Вот мать, надев отцовскую ушанку и ватные брюки, мчится на лыжах по искрящемуся снегу. Костя едва поспевает за ней на своих маленьких востроносых лыжах. А отец уже давно обогнал их и вырвался далеко вперед. Вот он уже на вершине холма и теперь несется им навстречу, поднимая вихри снежной пыли…

Под тяжестью отцовской руки Костины плечи опускаются, он весь приникает к отцу.

- Трудно мне здесь, - прервал отец Костины мысли. - На севере все как-то по-другому…

«Конечно, по-другому, - подумал Костя. - Ведь там с нами была мама!» Но это он вслух не сказал, а заговорил о другом.

- Папа, а папа, - спросил он. - Могла тогда война начаться?

- Как бы сказать тебе? Попугать хотели, конечно. Но нас не очень-то запугаешь.

- А почему ты хотел меня в Ереван отослать?.. Разве я струсил?..

- Нет, ты не струсил! Ты храбрый мальчик! Но это было слишком опасно…

- Они могли стрелять?