Думал ли он когда-нибудь, что может настать час такого горя, которое разъединит его с матерью, час, когда, сидя в пустой голубятне, он будет чувствовать, что какая-то жестокая, непреодолимая сила встала между ними!
Вдруг мать сошла со ступеньки. Ее темный силуэт приблизился к голубятне. Коля затаил дыхание.
- Коля, спустись! - сказала она.
Он молчал.
- Спустись, - повторила мать тем строгим, негромким голосом, каким она обычно говорила с ним, когда он бывал в чем-нибудь виноват. - Сейчас же выходи оттуда! Слышишь?…
- Не выйду! - хрипло ответил Коля, прижимая лицо к ржавой решетке.
Тогда мать с быстротой, которой Коля от нее не ожидал, схватила лестницу, подвинула ее ближе к центру голубятни и быстро взобралась по ней. Когда ее лицо оказалось на уровне его блестящих от напряжения и обиды глаз, она тихо проговорила:
- Ты должен верить своей матери, Коля! Так приказал отец! Это нужно. Когда-нибудь ты поймешь…
Голос ее был таким взволнованным, таким серьезным… Впервые в жизни мать говорила с ним, как со взрослым. И Коля поверил…
Да, мать не солгала. Но лучше бы он задушил Вернера тогда, - может быть, она была бы жива.
Неделю назад Вернер поехал в штаб своей армии, который находился в Белгороде. На обратном пути он подвергся нападению. Было официально сообщено, что Вернер убит и что из его машины украден портфель с важными документами.
А через два дня комендант города Курт Мейер приказал матери явиться в гестапо на допрос. Гестаповцы считали, что она могла знать о маршруте поездки Вернера и сообщила о нем подпольщикам…
…Начинало светать, и все предметы в комнате стали приобретать свои реальные очертания.
Как ему дальше жить, Коля не знал. Идти к дяде Никите? Не ошиблась ли мать? Может быть, она уже сама не понимала, что говорит. О дяде Никите в городе рассказывали самые ужасные вещи. В первый же день он продался немцам. А теперь служит в городском управлении, и нет у бургомистра Блинова более злого и более верного человека, чем он. Ведь в тот вечер, когда пришли за матерью, Никита стоял во дворе, вооруженный автоматом. А когда мать проходила мимо, чтобы сесть в закрытый фургон, Никита выругался и погрозил ей своим маленьким морщинистым кулачком. Нет, мать ошиблась. Он не пойдет к Никите, ни за что не пойдет!
Коля заснул мгновенно, как засыпает вконец измученный человек, а когда проснулся, было уже совсем светло. Он вскочил, еще не понимая, почему так холодно, почему вокруг такой беспорядок, почему он один… И вдруг сразу все вспомнил, и ему от этого стало еще холоднее и еще более одиноко.
В буфете он разыскал несколько сухих кусков хлеба - все, что осталось от продуктов. Потом вскипятил на керосинке воду, налил ее в кружку и пил обжигаясь, стремясь хоть немного согреться.
Внезапно за окном раздались отрывистые слова команды. Мелькнула фигура немецкого кавалериста. Послышалось шарканье нестройных шагов многих людей.
Коля привстал из-за стола и взглянул на улицу. Затем быстро нахлобучил шапку и, забыв запереть дверь, выбежал во двор. В воротах уже столпились жители, смотревшие на колонну военнопленных, которые медленно шли под конвоем эсэсовцев.
Пленных было человек двести. Многие из них были ранены и поддерживали друг друга. Женщины бросали им куски хлеба, но эсэсовцы не разрешали его подбирать, давили хлеб своими тяжелыми сапогами.
- Коля! - крикнула соседка Анна Николаевна, старая седая женщина, бывшая учительница (когда Колиной матери было столько же лет, сколько ему, она учила ее географии). - Где же ты пропадал до поздней ночи? Я пять раз к тебе приходила. Идем, я тебя накормлю…
Но Коля не слушал. Ему показалось, что среди пленных он увидел чем-то очень знакомого ему человека. Вот тот высокий, который прихрамывает на правую ногу. Голову он держит чуть набок. Коля устремился вперед, обогнал колонну, пристально вглядываясь в серые от усталости лица пленных.
И вдруг он увидел лицо высокого раненого. Отец!.. Это был отец. Похудевший, осунувшийся. Голенище сапога на правой ноге разрезано сверху донизу, и обмотанная какими-то грязными тряпками нога казалась бесформенной.
Каждый шаг, очевидно, доставлял ему страдания. Он щурил глаза и непрерывно кусал губы.
- Папа!.. - крикнул Коля.
Отец обернулся и приостановился.
- Колечка! - крикнул он. - Где мама?…
Эсэсовец сердито закричал и толкнул отца в спину. Тот опять заковылял, все время оглядываясь на Колю, который продолжал идти рядом с колонной. Ему хотелось броситься к отцу, прижаться к его груди, зарыдать.