Всего турок было пятеро: двое — в доме, трое — во дворе. Они развьючивали лошадей. Дети в корзинах ныли, кричали, плакали, однако турки не обращали на них никакого внимания.
Наконец детей вытащили одного за другим из корзин и погнали в загон для овец.
Они притихли. Один турок вошел в загон и раздал им по ломтику хлеба с брынзой. Малыши жадно набросились на хлеб; они выпили по ковшику воды, принесенной турком, улеглись на мягкой соломе и тотчас же все уснули. Турок пересчитал детей! девять — семь мальчиков и две девочки. Что-то буркнув себе под нос, турок укрыл малышей рваной дерюгой и, выйдя из кошары, уселся на пороге дом караулить, пока гяур кормит его дружков.
Стойко пыхтел у очага, готовя еду, а турки, развалившись на рогожке, потягивали дым из чубуков.
Вот и обед готов — котелок куриного бульона и три миски яичницы, плавающей в сливочном масле, посыпанной красным перцем. Турки подсели к софре[6] и стали с аппетитом есть. Хозяин стоял в стороне, следил за гостями и прислуживал им.
Турки ели молча. Вдруг от овчарни донесся крик. Проснулись дети. У Стойко сжалось сердце. Встретившись взглядом с пожилым турком, главарем этой шайки, он поклонился и сказал:
— Бей-эфенди[7], позволь отнести малышам немножко еды! Они, наверно, голодны.
Перестав жевать, турок бросил сердитый взгляд на хозяина и сказал:
— Сперва своих накорми, а потом уже о наших позаботишься.
— Моих детей нет дома. — Стойко старался говорить спокойно. — Они уехали с матерью в Сливен, в гости к своему дядьке. Я остался один… Поэтому, когда я слышу этих детишек, мне начинает казаться, будто это мои плачут. Разреши, бей-эфенди, приготовить им тюрю с брынзой?
— Ладно, — буркнул турок и снова стал есть.
Стойко тотчас же принялся за дело: снял с крюка над очагом котелок с кипятком, накрошил в него хлеба, брынзы, разлил теплую тюрю в две большие миски, заправил маслом, посолил и отнес детям.
В загоне было душно. Дети приникли к плетню и смотрели наружу, как голодные ягнята. Стойко попросил у караульного разрешения войти в загон. Догадавшись, что это делается с согласия главаря, тот не стал возражать.
Дети мигом окружили Стойко. Он дал каждому малышу по деревянной ложке и ласково сказал:
— Поешьте немножечко, милые мои воробышки, согрейте свои сердечки. Может, вспомните когда-нибудь дядю Стойко из Котела!.. Кушайте.
Но дети и без приглашения разместились вокруг мисок и стали жадно хлебать теплую тюрю. Стойко глядел на них с улыбкой, а по его щекам скатывались слезы.
Турки пробыли в доме весь день и решили остаться на ночь. Стойко сумел получить у их главаря разрешение отвести детей наверх — в просторную комнату, чтобы им было теплее спать. Согретые пищей и ласковыми словами доброго старика, малыши вдруг развеселились, начали играть и щебетать, как птенцы. После разговора со старшим из ребят Стойко догадался, что набрали этих детей где-то в Тырновском вилайете[8]. Но куда их везут и что их ждет дальше, — об этом ничего узнать не удалось. Турки смотрели на хозяина подозрительно и ни на какие его вопросы отвечать не желали.
Всю ночь Стойко глаз не сомкнул. Он все время прислушивался, чтоб узнать, что делается в комнате, где заперли детей, и сердце его от горя разрывалось на части. Как им помочь? Как их спасти? Турки сменяли друг друга на посту перед дверью и не разрешали Стойко даже приблизиться к ней. Каждый ребенок сулил им немалые деньги. Распродав их, они сорвут солидный куш. Вот почему они охраняли этих несчастных, как барышник лошадей.
Утром турки стали собираться в дорогу. Они позавтракали, покормили детей и снова погрузили их в корзины. Стойко суетился вокруг корзин, раздавал ребятам хлеб, чернослив, орехи и приговаривал:
— В добрый час, детки… Храни вас бог!
Дети резвились в корзинах, радуясь тому, что их снова будут катать на лошадях…
Караван потянулся вдоль села по узким улочкам с булыжными мостовыми и скоро скрылся внизу, в ущелье.
— Господи боже мой! — крестился Стойко на пороге дома. — Надо же мне было увидеть такое на своем веку!
В это время у него за спиной послышался звонкий голос:
— Папа!
Стойко обернулся и увидел Георгия.
— Ты что тут делаешь, сынок? Разве ты не ушел с матерью в лес?
— Я остался, папа, тебя охранять. На чердаке сидел. Видел и слышал все.
Стойко со вздохом обнял сына и заплакал от радости и горя.
— Ты видел этих детей, сынок?
— Видел, папа. Куда они их повезли?