Хаким-эфенди не спуская глаз смотрел на капитана Мамарчева. Этот человек в офицерской форме казался ему опаснее всех. «Раз уж военные замешаны в этом деле — заговор был не на шутку!» — размышлял аянин. И когда он представил себе на минуту, что могло случиться, если бы начался бунт, если бы заговорщики добились успеха, у него волосы встали дыбом.
Чтобы не терять зря времени, Хаким-эфенди тут же начал допрос:
— Велчо Атанасов Стекольщик, или Мануфактурщик, пятьдесят семь лет, родом из Тырнова, женат, торговец… Обвиняется в том, что организовал заговор с целью свержения установленной богом власти его величества султана. Велчо Атанасов, признаешь себя виновным?
— Бунт я не организовывал, — глухо возразил Велчо. — Я только добивался, чтоб у болгарского населения было больше прав. Райя мрет с голоду, торговцев на дорогах грабят разбойники, обирают турецкие чиновники…
— А верно, что ты хотел стать князем болгарским?
— Мне такое и в голову не приходило.
— А пули ты отливал, порох закупал?
— Ничего такого я не знаю.
— А может, ты одежду для солдат заготавливал?
— И это выдумка.
Хаким-эфенди махнул рукой:
— Этого достаточно! Пускай подойдет Никола Гайтанджия!
Подсудимые один за другим представали перед судьями, отвечали на короткие вопросы и уходили на место. Были подвергнуты допросу Никола Гайтанджия, Йордан Борода, Иванаки Йонков Скорняк, Димитр Софиянец… И ни один из них не признал себя виновным. Все отрицали свою причастность к заговору, ставившему своей целыо бунт против турецкой империи.
Когда речь зашла о том, что Митю Софиянец должен был собрать две тысячи человек рабочих и напасть на Тырново, судьи, вытаращив глаза, обрушили на гордого мастера потоки грубой брани.
— Несчастный ублюдок! — кричал Хаким-эфенди. — А еще лжет, будто он собирался Варненскую крепость чинить! Тебе понадобились эти две тысячи душ, чтобы затеять бунт… заговорщик проклятый!
Плюнув в сторону судий, мастер Митю выругался по-болгарски:
— Псы окаянные, свиньи!.. Делайте поскорей что задумали, а то глядеть на вас тошно!
— Пошел вон! — заорал аянин. — Тебе только петли на шею не хватает. Заговоры на казенные средства устраивать вздумал… На виселицу тебя пошлю!
— Плевал я на твою виселицу!.. Об одном я жалею: что Преображенскую церковь не кончил.
Митю отошел назад.
Перед разгневанными судьями стоял учитель Андон.
— А у тебя, учитель, что общего с этими государственными преступниками?
— Я боролся за народные права, Хаким-эфенди.
Митрополит Илларион вздрогнул.
— Хаким-эфенди, — обратился он к аянину, — этот мальчишка болтает все, что в голову взбредет. Ты его не слушай — он рехнулся…
Затем владыка набросился на учителя:
— Ты соображаешь, что говоришь, дурень ты этакий! Еще молоко на губах не высохло, а ты уже несешь такой вздор… Зря деньги на тебя потратил…
Учитель Андон попытался что-то возразить, но митрополит пронзил его взглядом:
— Цыц, осел, довольно болтать!
Тут владыка наклонился к Хакиму-эфеиди:
— Не обращай на него внимания, паша-эфенди, у него разум помутился… Как вернется домой, я его наставлю па путь истинный. Не обращай на него внимания! — И опять закричал на учителя — Уйди прочь, чтоб тебя глаза мои не видели!
Не успев больше сказать ни слова, учитель Андон удалился к остальным подсудимым.
Суд Хакима-эфенди напоминал турецкий базар: все кричали, горланили и никто никого не слушал.
В течение часа были допрошены все подсудимые, кроме капитана Мамарчева.
Они и его допросили бы на скорую руку, но их явно обезоруживала его офицерская форма.
— Хаким-эфенди, — начал капитан Мамарчев, — то, что здесь происходит, — никакой не суд, а издевательство! Вы грубо набрасываетесь на невинных людей и, не имея никаких доказательств их виновности, грозите им виселицей. Я протестую! Я протестую также против того, что вы заставляете меня, русского офицера, отвечать за свои действия перед турецким судом. Вы не имеете права меня судить!
— А зачем бунтуешь райю?
— Я — волонтер! Мое место там, где народ борется с рабством. Куда меня зовут, туда я иду. Вы не имеете права судить меня! Себя судите за то, что ввергли в бесправие целый народ. Пока существует рабство, до тех пор не прекратится борьба за свободу. Запомните хорошенько мои слова! Меня не страшат ни виселицы ваши, ни ятаганы. Если я предстану перед султаном, я и ему скажу: «Ваше величество, дайте болгарскому народу свободу и равноправие! Дальше он не в состоянии так жить. На вас смотрит вся Европа. Опомнитесь!»