Султан кивнул головой.
Телохранитель бесшумно удалился. Минуту спустя капитан Мамарчев остановился перед балдахином.
— Капитан, — раздался хриплый голос Махмуда Второго, — это правда, что райе живется тяжело и что с нее изымаются слишком большие налоги?
Капитан Мамарчев растерялся. Он не ожидал столь прямого вопроса.
— Говори, говори, капитан, — настаивал султан. — Мои слуги подчас вводят меня в заблуждение, и я хочу знать правду.
— Ваше величество, — начал капитан Мамарчев, — если вы действительно хотите знать правду, я без колебаний вам ее открою.
— Говори, капитан!
— Ваше величество, райе действительно живется очень тяжело! Всюду царит нищета и бесправие. Вы должны положить конец бедственному положению болгарского народа.
Султан кивнул головой, и это еще больше воодушевило Мамарчева.
— Казни, совершенные в Тырнове, потрясли весь народ, ваше величество. Ваши чиновники слишком усердствуют: народ изнемогает под их гнетом.
— Так, так, — кивал головой султан, и чалма его тоже покачивалась из стороны в сторону.
Когда же капитан Мамарчев закончил, Махмуд Второй вздохнул и сказал в ответ:
— То, что я сейчас услышал, для меня новость, капитан. Спасибо тебе. Мне по душе честные и откровенные люди! Я люблю истину и справедливость. Я давно собираюсь дать райе равноправие и восстановить справедливость.
Султан говорил быстро и несколько сердитым тоном, словно отчитывал кого-то, однако капитан Мамарчев слушал его спокойно и внимательно.
— Ступай себе с миром, капитан, и не тревожься ни за райю, ни за себя! Я думаю обо всех! Живите спокойно и беззаботно под сенью нашего императорского величества. Волосок не упадет с вашей головы!
Закончив, Махмуд Второй хлопнул в ладоши, и появившиеся словно из-под земли телохранители встали по обе стороны капитана.
— Уведите его!
Отвесив поклон, телохранители указали капитану дорогу к выходу. Исполненный надежды — наконец его слова услышаны султаном — Мамарчев неторопливо покинул дворец.
Однако, к великому удивлению капитана Мамарчева, его опять вернули в тюрьму. А на другой день вместо желанной свободы он получил новый удар: ему сообщили, что его отправляют в Малую Азию и там, в Конье, он будет находиться в заточении.
— Как же так? — возмутился капитан Мамарчев. — Ведь Махмуд Второй был ко мне так внимателен и обещал справедливость! Почему же заточение? Может, тут какое недоразумение?
Все пожимали плечами.
— Падишах милостив, только вот чиновники у него плохие, — отвечали «глаза и уши». — Если бы это только от него зависело, он непременно выпустил бы тебя на свободу.
Капитан Мамарчев поглядел на них с удивлением.
— Подлецы! Вы думаете, я ничего не понимаю? Будьте вы прокляты вместе с вашим падишахом!
И, закованный в кандалы, капитан Мамарчев милостью добродетельного Махмуда Второго отправился в заточение в далекий малоазиатский город Конью.
Что касается другого заговорщика, Андона Никопита, то по благоволению султана Махмуда ему пришлось оплакивать свои дни в мрачных казематах Стамбула.
Таков был печальный конец памятного Велчова заговора.
ДОЛИНА СЛЕЗ
Живя среди фанатиков, капитан Мамарчев чувствовал себя как в могиле, как бы заживо погребенным.
В далекий малоазиатский город Конью капитана Мамарчева сопровождало несколько заптиев, ехавших верхом на верблюдах. Наступила пора нестерпимого летнего зноя. Словно горящие угли сыпались с высокого бледного неба на маленький караван, плывущий по безбрежной пустыне. Запрокинув головы на изогнутых длинных шеях, верблюды едва переставляли ноги.
Капитан Мамарчев с тоской глядел на растрескавшуюся землю, и лицо его обливалось потом. Отсутствие воды и прохладного ветерка оказывало на него губительное действие. Он с трудом держался на одногорбом верблюде, предоставленном ему из жалости.
Прошло немало дней и ночей, пока они добрались до Коньи. Как только вдали показался старинный город с белыми минаретами, глаза людей впервые за долгое время оживились. Наконец-то они достигли пристани! Хоть эта дикая жара и мучительная жажда перестанут мучить! Как все старинные города, Конья была обнесена высокой стеной. В приземистых квадратных домах с плоской крышей окна были узенькие, издали почти незаметные. Во всем городе не осталось никакой зелени. Как будто все сгорело под палящими лучами солнца.