Не стану рассказывать о том, какие заморочки и проблемы возникают в коммуникации между теми, кто видит Беларусь «с высоты птичьего полёта» и «из мышиной норки», насколько не совпадают картины, которые рисуют даже «всадники на коне» и «пешие» обыватели.
Я всё ещё рассказываю о том, ГДЕ должен быть философ, исследующий и изучающий Беларусь всерьёз. Как «свой лес», свой объект интереса и предмет познания.
Философ должен «парить над лесом» или запускать дрон.
Потом «пробираться пешком через болота и хмызняк».
Заглядывать «в мышиную норку».
Ну, или без метафор.
— Философ, исследующий Беларусь, должен заниматься программой Восточного партнёрства, разрабатываемой в Брюсселе, Союзным договором с Россией, Балто-Черноморскими фантазиями в Вильнюсе и Варшаве. И это важнее для философа, чем сочинения брюссельских, московских и варшавских философов. Только такой взгляд даёт масштабное видение.
— Философ должен знать все планы и замыслы президента страны, планы и намерения парламента, всех оппозиционных политиков.
Ну, и так далее, от глобального видения к микроскопическому. Вплоть до дачно-гаражного кооператива.
Иначе никак.
Как это поможет определить место философа?
Философа влечёт непознанное, то, чего никто не знает. «Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал». Леса, степи, горы — это всё метафоры, аналогии, модели. Речь о Беларуси, о нации, стране, обществе. И о том, что мы знаем, можем знать, что должны знать. Мы в данном случае — это всего лишь один философ и методолог.
Вот разные модальности знания: Что мы знаем? Что можем знать?
Это вполне осмысленные вопросы. А насколько осмысленно спрашивать: Что мы должны знать? Разве можно обязать знать? Возможно ли, не нарушая прав и свобод личности, сказать кому-то: «Ты должен это знать! Обязан знать»?
Есть одно оправдание. Если накладывается обязательство на самого себя. Я никого не могу обязать знать, кроме самого себя. Это самоопределение и самопрограммирование. Но и здесь всё не так просто.
Иммануил Кант жил и действовал по самым строгим требованиям к себе, руководствовался категорическим императивом. Но и он спрашивал только о том, что может знать. Долженствование употребимо только к действию. «Was kann ich wissen? Was soll ich tun? Was darf ich hoffen?» Что я могу знать и что я должен делать? Но есть и третий вопрос: на что я могу (мне позволено) надеяться?
Так вот, если мне не просто позволено надеяться на нечто, а я хочу, чтобы мои надежды были реальными, я ДОЛЖЕН делать результативно, поступать правильно. Только тогда мои надежды не будут тщетными. А как я могу действовать результативно, если не владею точным знанием? Результативным может быть только действие, основанное на точном и прочном знании. Ну, или результат получается случайно. То есть я могу надеяться только на чудо, полагаться на волю случая.
Вера в чудо возникает из незнания. Древние люди верили в чудеса, потому что не знали причин и механизмов того, что происходит и делается даже ими самими. Но современные люди точно так же верят в чудеса. Но природа этой современной веры, точнее суеверия, несколько иная, чем у древних. Современных людей научили установки, что объективного, точного, истинного знания не существует. Всё знание относительно и субъективно, то есть любое знание — это всего лишь достояние отдельного человека, это его мнение и его точка, или кочка, зрения. У каждого может быть своё мнение.
Это примерно то же самое, как если бы каждый альпинист считал кочку, на которую смог взобраться, Эверестом.
Знание обесценено постмодернизмом и его лжеметодологией.
Знание всегда частично, и знание отдельного человека, и знание всего человечества, достигнутое в ту или иную эпоху. Это банальная истина. И из этой банальщины постмодернисты делают совершенно неоправданный вывод, что все знания равны в своей частичности и ни одно знание не полнее и не более истинно, чем другое.
Отсюда вытекает познавательная установка — не стоит стремиться к полному и точному познанию, поскольку это не даёт никаких преимуществ и не имеет ценности, раз все знания одинаково ценны, точнее неценны.
Эта фундаментальная гносеологическая ошибка вытекает из однобокого линейного сравнения знаний. Сравниваются субъективные (корпоративные, или временные) знания между собой. При таком сравнении в расчёт принимаются только количество знания и иногда форма, но не его содержание.