Пока Джеми шагала одна, на неё вновь нахлынули воспоминания. Перед глазами стояло лицо Бакки – широкое и очень смуглое, изборождённое морщинами, словно сетью лунных тропинок удачи, чёрные кудрявые волосы, маленькие глазки, карие, с золотистым, словно мёд, отливом.
Саламон Брин.
Это был плотный старик с пухлыми щеками. Не выше её плеча, одетый в неизменный пёстрый наряд, словно цыган; с ожерельем из резной кости на шее и сверкающими золотыми серьгами в ушах. Он ушёл из приграничных земель Кинроувана много лет назад. И Дженна отправилась на его поиски, чтобы попросить вновь возглавить кавалькаду.
Кавалькада никогда не выходила у неё из головы, яркими осенними днями и тёмными, окутанными тайной ночами слушала она рассказы Бакки об узорах лунных дорог и удаче, которую приносят они фиана сидх. Он учил Дженну, но Джеми внимательно прислушивалась к его объяснениям, притворяясь, будто занята другими делами. Она делала вид, что следит за полётом летучих мышей, а сама не пропускала ни слова из разговора сестры и Бакки.
Дороги пронеслись перед её мысленным взором. Она видела идущего по ним Саламона с белокрылой сорокой на плече, Дженну, следующую за ним и повторяющую себе под нос его слова, и саму себя, ещё совсем малышку, бредущую позади. То, что Дженне надо было упорно повторять, Джеми хватала на лету и запоминала без всякого усилия. Но Дженна была старше, в её жилах не текла кровь смертных, к тому же Джеми это и впрямь не очень-то интересовало. Но теперь-Теперь все зависело от неё.
Она не могла отделаться от этих воспоминаний. На глаза навернулись слезы. Бакка давным-давно ушёл. Дженна мертва.
Она не пошла ко двору Кинроувана, куда собиралась вначале, и повернула к своей квартире в Сэнди-Хилл.
Клик, клак.
Она помнила, как позвякивало ожерелье Бакки.
Клик, клак.
Резные музыкальные инструменты, животные, деревья, дома, волшебные существа и даже люди. Он знал историю о каждой фигурке. Смуглые узловатые пальцы поглаживали маленького барсука, и он рассказывал сказки о всяческих шалостях и проделках и заставлял всех вокруг смеяться до колик.
Клик, клак.
– В каждой из фигурок сказка, – сказал он как-то. – А когда они касаются друг друга, возникают новые истории. И так все больше, больше и больше.
Он дотрагивался то до одной фигурки, то до другой, желтоватая кость мерцала под его пальцами. Он никогда не говорил, от кого или где получил это ожерелье, только то, что в нем были сказки времён минувших и ещё не наступивших. Все на свете.
Джеми очень хотелось, чтобы он был сейчас рядом. Ей хотелось дотронуться до резной фигурки и повернуться спиной к Луне, ожидая, пока Дженна выйдет из своего холма, чтобы вновь поспорить с ней.
Как часто они спорили? Дюжину раз на дню? Сотню? Они не могли прийти к согласию ни по какому поводу.
– Вы очень похожи, – сказал им однажды Саламон. – И спорите сами с собой.
Теперь Дженна была мертва.
Джеми дошла до дому, вытерла слезы и, все ещё всхлипывая, стала шарить в кармане в поисках ключа. Затем поднялась по ступенькам и открыла дверь. В квартире было душно. Воздух в комнате был спёртым, словно в склепе, – казалось, она пустовала уже много дней.
Но ведь Джонни был здесь.
Она подошла к комоду и сняла с зеркала миниатюрную резную флейту.
Клик, клак.
Когда-то вместе с другими фигурками она позвякивала на шее у Бакки. Она повесила её на шею, заправила под рубашку и посмотрела на своё отражение в зеркале.
Бакка утверждал, что они похожи как две капли воды.
Дженна время от времени делилась с Джеми своими тревогами по поводу кавалькады удачи, говорила о том, что им не всегда удаётся собраться, но ни словом не упомянула об опасности или о том, что собирается отправиться на поиски Саламона. С чего она собиралась начинать? Знала ли, где он обитает теперь?
Такие похожие и в то же время такие разные.
Джеми услышала скрип половицы и быстро обернулась, кровь застучала у неё в висках, но это всего-навсего была её соседка, Энни Гамильтон. Джеми сделала глубокий вдох, чтобы успокоить сердцебиение.
– Привет, – сказала Энни. – Тут у твоей двери крутились какие-то парни. Я уж подумала, не вломились ли они в квартиру. У тебя ничего не пропало?
– Нет. Все… все нормально, – сказала она соседке. – Это мои друзья.
Энни переступила с ноги на ногу, и половица скрипнула вновь.
– Ты неважно выглядишь, – сказала она. – Может, тебе что-нибудь нужно?
Джеми помотала головой.
– Ещё вечером заходил Грег. Просил тебя позвонить.
Грег.
Джеми вспомнила, что пропустила репетицию. Она забыла про все на свете, словно была в другом мире.
– Мне нужно идти, – внезапно произнесла она. Она выключила свет в комнате и закрыла дверь.
Энни встревоженно посмотрела на неё, но Джеми нечего было ей сказать. Она не считала Энни своей подругой. Пару разговоров на крыльце или посиделки поздно вечером после концерта на кухне. Ничего больше.
– Джеми…
Энни ещё не успела договорить, а Джеми уже сбегала с лестницы, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Даже не обернувшись, она вылетела на залитую огнями Риде-стрит и, дойдя до конца дома, остановилась, чтобы перевести дух. Её рука нащупала под рубашкой флейту.
«Что со мной не так?» – спросила она себя.
Но перед ней вновь возникло лицо Дженны. И Джеми поняла, что её гнетёт несостоявшаяся кавалькада. Растоптанная удача, лежавшая на лунной тропе, словно порванное ожерелье или словно смуглокожий, пухлый Бакка, распластанный в грязи…
Нет!
Он оглянулась, теперь уже не на шутку испугавшись.
«За все это время я ни разу не предложила сестре помощи, – подумала она. – Дженна тревожилась из-за кавалькады… Почему я ничего не сделала? Почему не была с ней рядом? Тогда Дженне не пришлось бы разыскивать Саламона. Она бы не погибла».
Яркий свет резал ей глаза, вновь затуманенные слезами. Она свернула с Риде на менее освещённую улицу, стараясь держаться в тени, но свет фонарей, хоть и не таких многочисленных, был все же слишком ярким. Теперь слезы свободно бежали по щекам. В голове теснились воспоминания, связанные друг с другом лунной лентой, которая и была дорогой удачи.
Было и что-то ещё. Кто-то словно звал её из тени, шептал, манил…
Раньше ей нравились громкие звуки, музыка в барах, яркий свет, смеющиеся друзья, танцы и свой саксофон. А теперь ей хотелось только тьмы и тишины. Но их-то и не было. Её окружал город. Горящие окна домов казались ей глазами, заглядывающими в душу. Будто сама ночь следила за ней. Она ощутила притаившуюся в темноте опасность, заставившую Джеми ускорить шаг, а затем побежать.
Когда она остановилась, её обступали университетские корпуса. Здесь было темно, но зрение сидх позволяло ей видеть все вокруг довольно отчётливо. Здесь было и гораздо тише. Внезапно она услышала шум и насторожилась. Наконец она разобралась в своих ощущениях: кто-то преследовал её в ночи. За ней охотились.
Это было то, чего она опасалась.
Она медленно обернулась, по телу побежали мурашки. С противоположного конца газона на неё смотрела чёрная собака. Она была наполовину скрыта в тени здания, но Джеми видела её сверкающие глаза, чёрный блестящий мех, ощущала резкий запах, слышала дыхание. Позади молча стояла фигура в коричневом плаще, лицо было скрыто капюшоном.
Теперь Джеми понимала, почему пошла одна. Она не могла быть храброй за двоих: за себя и за Джонни.
– Та же, – произнёс незнакомец в плаще, словно повторяя её собственные мысли, – и все же нет. Кто бы мог подумать, что вас будет двое?
Она хотела броситься на него, выцарапать глаза, разорвать горло, из которого так спокойно вылетали эти слова, но здравый смысл пересилил гнев. Как только собака сделала стойку, Джеми развернулась и с ловкостью фиана начала карабкаться по стене дома, цепляясь своей маленькой рукой за мельчайшие углубления и шероховатости, которые обыкновенный человек даже не разглядел бы. Она знала: её преследует то же существо, что и сестру. Но Джеми не стала оглядываться, пока не добралась до крыши.