Виктор шарахнулся в сторону. Галя рассмеялась.
- Не подумайте плохого, Екатерина Васильевна! Мы сценку репетируем!
- Да? - Великая Екатерина поправила очки. - Как бы вам не дорепетироваться, молодые люди. Шли бы домой, поздно уже! - и величаво, не закрывая дверей, удалилась.
- Вляпались! Представляешь, Витька, что ей могло придти в голову?
- Ничего другого в ее голову не могло придти, кроме того, что пришло, - Виктор торопливо вытер ладонью вспотевший лоб. – И, согласись, у нее есть основания беспокоиться, не станет ли наша образцово-показательная школа рассадником разврата.
- А разве есть?
- Ты, естественно, вне подозрений, а за себя не поручусь. Боюсь, слишком глубоко в образ вошел. Конкретно по системе Станиславского: «я в предполагаемых обстоятельствах», - блеснул эрудицией Виктор.
Галя улыбнулась, но сказала совершенно серьезно:
- Увы, репетицию придется считать законченной. Как-нибудь на сцене разберемся. Заранее такое репетировать действительно не стоит… Проводишь меня?
Бархатно-фиолетовая уральская ночь с редким кружением в воздухе мохнатых снежинок настраивала на лирический лад.
- О чем задумался, Аркадий Иванович?
- Естественно, о любви, Авдотья Романовна.
- О любви?! Странно слышать от человека, имеющего определенную репутацию.
- Просто у нас с вами, Авдотья Романовна, разные представления о любви.
- Охотно верю, Аркадий Иванович. Ни одна уважающая себя девушка никогда не согласится иметь с вами что-либо общее. А с вашими представлениями о любви – тем более.
Виктор с деланно циничной – то есть свидригайловской - интонацией заметил:
- Да что уважающая себя девушка знает о любви?! Кроме слезощипательных описаний ее в романтических историях, в которых нет правды ни на грош, потому что нет настоящей страсти?
На очередной волне прорезавшегося в нем красноречия он тут же надрывным всхлипывающим голосом поведал историю про бедного пажа, который каждое утро бросает букет свежесрезанных роз в окно королевской спальни. И как однажды, гуляя в саду, королева вдруг видит его, стоящего на коленях и с рыданиями лобзающего ее, королевы, портрет. И как она, тронутая его слезами, бросается в его объятия. Закончил, понятное дело, цитатой из Игоря Северянина, у которого, собственно, историю и сплагиатил:
Было все очень просто, было все очень мило:
Королева просила перерЭзать гранат,
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней проспала госпожа...
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пЭна и соната пажа.
Галю ни красноречие его, ни цитата из Северянина не впечатлили:
- И что, чистых возвышенных чувств вообще не бывает?
Виктор попытался заглянуть в ее глаза, но не выдержал колдовского их мерцания, а когда увидел, как тает снежинка, нечаянно зацепившаяся за Галины ресницы, вздрогнул, словно его ударило током.
- Бывает, - пробормотал он в сторону и замолчал секунд на десять, пережидая, пока сердце, удушливо клокочущее в области горла, вновь опустится в грудную клетку. - Но то, о чем говоришь ты, может быть основой не любви, а только хорошей во всех смыслах дружбы.
- А по-твоему как?
- Пока не знаю, а вот у Свидригайлова… Понимаешь, Галя, его беда в том, что он любит, как умеет, - сказал Виктор, а про себя подумал: «Ну нифига себе, как сказал!»
Она остановилась и взглядом обратила его в желе.
- Не поняла. Объясни!
Виктору понадобилось еще десять секунд и пять шагов, чтобы придумать ответ:
- Чего тут объяснять: кто как мычит, тот так и телится. Свидригайлов не понимает, что с ним происходит. Он привык получать, чего хотел. А с Дуней у него - осечка…
- Еще бы! - хмыкнула Галя.
- А не так все просто! Воспринимая Дуню обыкновенной женщиной, он легко добился бы от нее того, в чем других женщин не знал отказа.
- Врешь! Дуня умна и порядочна!
- Разумна, то есть? Ничего не имею против. С точки зрения разума, полюбить развратника значит возлюбить разврат. Только чувство любви разумному объяснению не поддается: оно безумно по определению. Любим не за что-то, а потому, что не любить не можем. Конечно, люди создают семьи и вообще в жизни неплохо устраиваются, когда между ними царствуют уважение и осознанное представление о долге, и живут они в полном согласии, являя пример идеальной супружеской пары, но это не совсем то. Даже совсем не то!
Он снова замолчал - от волнения и еще потому, что они шли по крутому подъему улицы Красноармейской. Но в то же время он испытывал странное облегчение, словно по частям, кусками сбрасывал гнетущую тяжесть, имея возможность выговориться, подбирая слова, что-то объясняющие и ему самому.