Виктор, представив Виталика с писклявым голосом, при голубом галстуке, в рубашке с рюшечками, усмехнулся.
- Фигня! Воткнем вставочку, типа: «Мне не забыть эти летние ночи, когда серебристая луна заливала призрачным светом беседку в парке, где мы встречались с тобой, любимая! Не забыть трели соловья, певшего о нашей любви лучше, чем сумел бы спеть о ней я. Не забыть о счастье, подаренном мне каждым взглядом твоих обрамленных пушистыми ресницами глаз... Но прошло лето, наступила осень. Холод и дождь разлучили нас. И лишь вчера я получил твое письмо, и понял, что ты по-прежнему любишь меня. И я вновь и вновь перечитываю твое письмо, считая дни и часы до нашей новой встречи…». От этого девицы визжат, плачут и мелкими гвоздиками… хм! Выдашь в начале под наигрыш перебором - и нормалёк! А насчет рифмы… Попробуй так:
Ожиданием сердце отмечено,
Я не знаю, где ты пропадал,
Может быть, из кино этим вечером
Ты другую домой провожал?
Виталик, крутанувшись на винтовом концертном табурете, вполголоса пропел весь куплет.
- Улёт! И речовку под такую мелодию… - он наиграл, под какую именно. - Ты только запиши слова. Еще пару куплетов добавим, припев ударный забацаем - и получится хит! Слова Виктора Торопова, музыка Виталия Грубина.
- Скромный, да? Я к чужой славе не примазываюсь.
- Разберемся! А пока пойдем к ребятам, пока те не сообразили за пивком сбегать. Пропала тогда репетиция. Новенького, кстати, ничего не принес?
Виктор передал Виталику сложенный вчетверо листок.
- Есть кое-что. В общем, ерунда. И показывать бы не стал, если бы ты не спросил.
Грубин листок развернул уже в репетиционной. Почитал, задумчиво поплямкал губами и сказал без особого энтузиазма:
- Для танца на манер босановы пойдет. Парни, врубайтесь!
Он подошел к синтезатору и через пять минут выдал музыку, на которую легко ложились написанные Виктором слова:
Когда все это было, не вспомню никак,
Но крепко память этот момент сохранила:
Несла букет фиалок девчонка в руках,
Чему-то улыбаясь насмешливо, мило.
А мне вдруг захотелось дурачиться и петь;
Мир показался радостным, добрым, красивым…
Еще казалось: мог я солнце рукою задеть
И радугу накинуть на плечи любимой…
Дальше случилось то, что Виктор на репетициях «Квинты» более всего ценил - музыканты, занятые делом, его оставили в покое.
Привычно ругался на облажавшихся лабухов Виталька Грубин, добиваясь идеального звучания; запоминающими движениями терзал струны бас-гитары Костя Илонин; сосредоточенно вел основной ритм Вовка Стариков; напряженно стучал палочками Пиня, девятиклассник из Третьей школы; менял у синтезатора и на соло-гитаре Витальку второй лидер в группе - Сашка Маленьких…
Виктор же сидел тишком в углу, слушал, думал о своем, не отводя взгляда от грифа Вовкиной гитары и пытаясь запомнить аккорды и приемы игры в каждой песне, - как бы у всех на виду и никто не упрекнет в отрыве от коллектива; никто не пристает, не заставляет говорить банальных, ни к чему не обязывающих слов, не требует делать того, чего тебе делать в данный момент совершенно не хочется.
Иногда он пробовал подбирать слова к будущим песням, но быстро забил на это дело в виду его полной бесперспективности.
Сочинять стихи на заказ он не умел. Они всплывали в его сознании в самые неподобающие моменты, и чтобы творимое довести до ума, требовалось не прибавлять, а убирать лишнее.
Виктор встрепенулся, когда услышал первые такты из лучшей композиции Грубина, которую тот никогда не исполнял на заказных свадьбах и обычных дискотеках, ревниво приберегая для особо торжественных случаев. Мелодия действительно была красивой, достаточно сложной, пронзительно-печальной, она не требовала слов, и от нее сладко щемило сердце. Втайне от Витальки Виктор все-таки пытался сочинить на не текст, но на этот раз дальше первой строчки у него не получалось: «Помню, помню, вижу я во сне, как наяву…»
И он как будто со стороны увидел себя шестиклассником, бегущим в распахнутом пальто и сбитой набекрень шапке с книжками в руках по обрамленным радужным сиянием на гранях многочисленных сосулек весенним улицам; прыгающим через две ступеньки на парадной лестнице Дворца Культуры, стоящим перед запертой дверью с табличкой «Детская библиотека ГБРУ» и бросающим нетерпеливые взгляды на большие круглые часы над парадным входом, где стрелки медленно приближались к десяти.