Выбрать главу

Дослушать анекдот не пришлось - в гримерку ворвалась Леночка, то есть Елена Алексеевна, методист-организатор Воспитательского центра.

- Начинаем! Сначала, господа артисты, парад литературных героев - первый конкурс, где жюри оценивает пластику и костюмы, потом жеребьевка, выступление и третий тур - общий вальс в финале. Все собрались? Готовы?

После того, как все прочие готовность хором выразили, Виктор вкрадчиво сказал:

- У меня, Елена Алексеевна,  вопросик один имеется. Разрешите?

Леночка хотя и была блондинкой, но в отличие от Светки Беловой подвох заподозрила сразу:

- А может, обойдемся без вопросов?

- Надо бы уточнить, а то как бы  чего не вышло.

Леночка обреченно кивнула:

- Спрашивай!

- А что делать тем, кто вальс не умеет? 

- Это их проблемы! – безапелляционно отрезала Леночка и отвернулась, показывая, что более терять время на глупые разговоры с… некоторыми она не намерена.

Виктор растерянно посмотрел Леночке в спину, потом подумал: вальс отнюдь не самое страшное из всего, что ему предстоит, и вообще до финального вальса еще дожить надо. И сам себе пообещал, что если доживет (и переживет), то вальс научится танцевать обязательно.

 

Перед дверями в актовый зал Леночка построила господ артистов парами и обнаружила оставшегося без пары Виктора. То, что настырный и не по делу разговорчивый Торопов при этом вид держал независимый и гордый, Леночку возмутило:

- Ты как всегда в своем репертуаре, Торопов!

 Виктор  изобразил недоумение: а я-то здесь причем?

Леночка  объявила, что  все  хотят ее смерти и могут злорадствовать, потому как ее инфаркт не за горами, потом убежала в зал предупредить о задержке, а когда вернулась, Галя держала Виктора за руку и невинно хлопала ресницами. Не находя слов, Леночка погрозила ей пальцем,  приоткрыла дверь и кивнула  музыкантам: начинаем!

Гул в зале затих, заглушенный мелодией вальса из фильма «Доктор Живаго», которую «Квинтовские» лабухи  исполнили слаженно и на удивление красиво. И едва первые пары начали дефиле на сцену, грянули аплодисменты  и одобрительный свист.

 

Перед их выходом Галя выпустила ладонь Виктора, прошипев: «Не я, а ты должен предложить мне руку, тупица!»

- Руку?! - воодушевился Виктор. - С превеликим удовольствием! - Он изогнул локоть крендельком и галантно наклонился. - А  сердце?

- Давай! - отшутилась Галя. -  Я собираю разбитые сердца, как индеец скальпы. Не знал?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Согласен. Мое разбитое сердце будет жемчужиной твоей коллекции.

Во время представления и жеребьевки, когда Галя вытянула номер их выступления (четвертый), Виктор обнаружил странную вещь: он узнавал сидящих в зале, но лица  расплывались, пропадали во тьме. И он с ужасом подумал, каково же будет говорить слова роли, когда язык прилип к гортани, а ноги вибрируют в коленках.

В душном закутке «предбанника», куда господа артисты вернулись дожидаться своей очереди, ему изменило даже чувство юмора, всегда с особой силой пробуждавшееся в экстремальных ситуациях.

На самом деле было очень даже весело. Мандраж перед выступлением пробивал некоторых господ-артистов на истерический смех по любому самому малозначительному поводу, но и действительно смешных моментов хватало. Кто-то, выглядывая из-за кулис, комментировал происходящее; кому-то приходилось, махнув рукой на приличия, торопливо переодеваться, что-то подшивать, подвязывать – в первую очередь, девчонкам, и вот ведь что характерно:  они этим почему-то нимало не смущались. А Виктор, ловя на себе недоуменные взгляды по поводу ожидаемого от него участия во всеобщем веселье, отстраненно стоял в стороне и вспоминал тепло Галиной ладони, которую только что держал в своей руке.

Галя тоже волновалась. Но в ее волнении чувствовалось нетерпение выйти на сцену, искупаться в восхищенных взглядах. Виктор заранее раздражал ее, независимо от его способностей к лицедейству: с ним придется делить внимание публики, к чему она не привыкла. И еще ему почему-то казалось, что если сейчас он подойдет к ней слишком близко или заговорит, она набросится на него с кулаками.

Под оглушительный рев и хохот в каморку влетел взъерошенный Отелло-Садыков, затаскивая обморочно закатившую глаза Осташкову-Дездемону, которой Леночка тут же дала  понюхать склянку с нашатырем.  Кристинка чихнула и выдала в адрес Толика такое, что народ падал и ползал от смеха.

- Он  душил меня по-настоящему! Кретин!