- Смей шагнуть хоть один шаг, и, клянусь! я убью тебя!
Лицо Виктора исказилось: губы кривились в ухмылке, а в глаза будто бы бросили солью. «И что это я такой сентиментальный? - подумал он с неожиданной злостью. - Потому что действительно мальчик еще, наверное! Даже не целованный ни разу! Как тогда Виталька говорил: “Вы неисправимый романтик, Виктуар”?»
- Знаю, что выстрелишь, зверок хорошенький. Ну, и стреляй!
Он сделал шаг навстречу и дернул головой, когда револьвер в Галиных руках грохнул. Грохнул неслабо, как и было обещано, - в зале кто-то вскрикнул. Коснувшись волос руками и, словно бы рассматривая на пальцах кровь, Виктор рассмеялся:
- Укусила оса! Стреляйте еще, я жду, - он резко оборвал смех и сделал еще шаг.
Галя вновь подняла револьвер.
- Оставьте меня! - проговорила слабым умоляющим тоном. - Клянусь, я опять выстрелю… Я… Я убью!
Виктор, не спуская с нее глаз, сделал еще шаг.
Галя отбросила револьвер и закрыла лицо руками (не забыв при этом тряхнуть головой и красиво изогнуть руки в локтях).
- Бросила! - ахнул Виктор, медленно подошел к ней и со всей нежностью, на какую был способен, бережно обнял ее за плечи, прижимая к себе, словно бы хотел спасти ее от всех бед на свете, зарылся лицом в ее пряно пахнущие волосы. Выдохнул без надрыва, не как рычание, а как тихий стон: «Я люблю тебя, Галя! Прости, но я очень сильно тебя люблю!..» - и заплакал, теперь уже не стыдясь своих слез.
Она уперлась кулачками ему в грудь, подняла глаза с расширившимися зрачками, подбородок ее дрогнул…
- Отпусти меня! - сказала громко умоляющим тоном.
Виктор понял: сейчас и она не играет. Что только усугубляло пропасть между ними: слова, которые она должна была сказать, делали их отношения такими же невозможными, как между Дуней и Свидригайловым.
Он отпустил ее, отшатнулся, медленно скользя руками по ее рукам, пока ее ладони не остались в его ладонях, тихо спросил:
- Так не любишь?
На мгновение в глазах ее мелькнуло нечто похожее на извинение, и Виктора вдруг пронзила надежда, что вопреки всему, вдруг и именно сейчас…
Она отрицательно повела головой.
- И… не можешь?.. Никогда? - с отчаянием прошептал он.
- Никогда!
Виктор выпустил из рук ее ладони, отвернулся. Не глядя, протянул ключ.
- Вот ключ! Берите; уходите скорей!..- и, повернувшись спиной к зрителям, сознательно нарушая первую сценическую заповедь, с надрывом прокричал:
- Скорей! Скорей!
В зале раздались хлопки, но тут же оборвались.
Он, сгорбившись, продолжал стоять на сцене. Из-за кулис призывно махала рукой Леночка, Галя смотрела на него широко раскрытыми антрацитовыми глазами, словно не узнавая такого прежде понятного и в ее понимании во всех смыслах примитивного и заурядного парня из параллельного 10 «В» класса…
Развернувшись, он усмехнулся:
- Так, значит, выстрелишь, зверок хорошенький?
И, выделяя каждое слово, продекламировал:
Так, значит, выстрелишь, зверок хорошенький?
Стреляй же! Ну?! Не медли, не жалей!
И жизнь мою, как анекдотец пошленький,
Своей рукою зачеркни… Скорей!
Убей! Не жить тому, кто жить не хочет;
Мне Путь закрыт. Я мертв уже… почти!
Тот не живет, в чьих жилах гной клокочет,
В ком совесть выжжена, того уж не спасти.
Не правда ль, Дунечка, забавно мир устроен:
На всем лежит глумления печать —
Не в силах брат пожертвовать сестрою
И тем случайно убивает мать!
Сестра за брата на костер взойдет,
В постель с собою дурака уложит,
Собой пожертвует и даже кровь прольет,
Но честь отдать развратнику не сможет!
Кто пьянствует, а кто в мечтах горит,
Себя уродуя в надуманных теориях,
Кто славы ищет, кто деньгой сорит,
Кто тело сушит в изощренных оргиях —
Всяк для себя собою промышляет,
И всех веселее живется тому,
Кто не юродствует, а замышляет,
Как легче себя самого обмануть!
Я не сумел… Не смел в любовь я верить,
И думал, что любви нет на земле,
И, променяв ее на похоть зверя,
Я человека тем убил в себе.
Я зла не делал, но в добро не верил,
И потому стал воплощеньем зла.
Один стою я перед адской дверью,
Но что мне ад? В нем жизнь моя прошла!
О чем жалеть мне на краю могилы?
(Мне смерть страшна, но путь один остался
Мне - умереть: я Господа отринул,