Однако и самого страшного не случилось. Что он герой не ее романа, Галя дала понять сразу, но к этому пока еще он мог относиться спокойно. Чему быть, того не миновать, но это будет не сегодня.
Потом Виктор взялся за «Преступление и наказание». Читал с неожиданным интересом и внезапным волнением, что с ним редко бывало при чтении произведений из школьной программы.
Через полтора часа, отложив книгу, Виктор замер, вытянулся на диване в полный рост, устремив глаза в потолок: «Интересно, а убивал Свидригайлов Марфу Петровну или нет?»
И его внезапно обожгло: «А ведь убил! Не зарезал, не застрелил, не задушил - убил, может, резким словом, упреком. Тем, что, узнав про сплетни о Дуне, на Марфу Петровну в сердцах кулаком замахнулся…»
Во двор Галиного дома он вошел, сутулясь от страха быть увиденным – неважно кем. Осенью, когда быстро темнело и улица Майданова погружалась в непроглядную черноту (из 12-ти расположенных по длине улицы фонарей в лучшем случае горели два-три), Виктор часами стоял напротив Галиных окон, но лишь дважды осмеливался торопливо, опустив накрытую капюшоном голову, пройти через двор мимо ее подъезда. В тот самый, в который, стиснув зубы и сжав кулаки до побеления, вошел сейчас. Медленно поднялся, не отрывая руки от перил, которых наверняка касалась ее рука, на площадку четвертого этажа, замер перед дверью с заветным номером.
(Галин адрес он узнал нечаянно, не осмеливаясь спросить его ни напрямую, ни намеком у общих знакомых. И ему просто повезло. В конце первой четверти, когда у учителей извечная запарка с заполнением классных журналов, на уроке истории Анна Григорьевна попросила Виктора отнести журнал 10-го «А» в учительскую. И он, пока шел по двум рекреациям, успел на последних страницах журнала прочитать данные о Галине Калининой: день рождения, имя–отчество родителей, место жительства…)
Позвонил.
Услышав за дверью шаги, на лице неимоверным волевым усилием вылепил выражение независимое, слегка ироничное.
- Приветик, заходи! - Галина посторонилась, пропуская его в прихожую. Он вошел, всерьез опасаясь, не осыпалась бы штукатурка от биения его сердца.
Чуть легче стало, когда он молча и торжественно протянул Галине средних размеров ананас, купленный в овощном отделе магазина «Меркурий», куда он по наитию завернул по пути.
Галя, взяв в руки подарок, округлила глаза и потеряла дар речи. Правда, ненадолго.
- Вау!!! – сказала она, машинально – или демонстративно с намеком? – пытаясь зеленую метелку ананаса понюхать.
- Как и обещал, - пробурчал с неловкостью Виктор.
Про цветы он думал и даже знал, где можно купить в городе самые свежие и красивые розы, но заявиться с цветами к Гале на этот раз не решился.
- Не стесняйся, будь как дома, но держи себя в руках и контролируй… свои бурные эмоции, господин Свидригайлов! А то знаем мы вас. И про гормональный взрыв наслышаны-с! А я девушка беззащитная, родителей дома нет, на помощь прийти некому…
Галя, не оглядываясь, первой прошла в комнату - домашняя, раскрепощенная, в легких домашних брючках и в обтягивающей тело оранжевой футболке с короткими рукавами; а Виктор, пока расшнуровывал ботинки и пристраивал куртку на гардеробную вешалку, мучительно искал ответ на вопрос: а зачем она это делает, зачем позволяет себе кокетничать, если на самом деле он ей безразличен, и как ему ответить на Галины слова про «беззащитную девушку»? Сообразил и, презирая себя за ернический тон, в комнату входя, выдал:
- Но позвольте, Авдотья Романовна! Ежели мы собираемся репетировать, то я по роли вроде как обязан схватить вас в объятия, обнаруживая явную нескромность и преступную пошлость своих намерений!
Слово «намерений» он произнес с ударением на третьем слоге, что, как ему казалось, соответствовало 19-му веку.
- Размечтался!
- А что ты сделаешь? «Так значит, выстрелишь, зверок хорошенький?»
- Мы уже репетируем? Проходи, садись, я сейчас, - она вышла, а Виктор перевел дух и огляделся: «Покажи мне, как ты живешь, и я скажу, какая ты…»
Комната и все, что ее заполняло, вызывали у него болезненный интерес: в девичий дортуар он попал впервые.
Книжный шкаф в углу, содержимое которого возбудило в нем чувство зависти, как и компьютер с пузатым монитором на столе у окна. (Компьютеры в их городке, несмотря на то, что весь мир уже второй год проживал в двадцать первом веке, были редкостью и все еще считались символом достатка). Музыкальный центр рядом с диваном, гитара и плакат с Виктором Цоем на стене... Фотографии за стеклом на полках в книжном шкафу, одну из которых, где Галя была запечатлена в легком летнем платьице, ему нестерпимо захотелось украсть…