И еще с тех пор он старался не откликался ни на «Витю», ни на «Витька», ни даже на «Витечку», и большинству его знакомых пришлось перейти на простое русское имя «Виктор», которое в переводе с латыни, как известно, означает «Победитель».
…По ночам же его иногда прихватывало. Ночью не было необходимости быть Виктором, и он становился обыкновенным мальчишкой, ничем не отличавшимся от сверстников, и жалел себя, несчастного, по-детски без оглядки, без опасения показаться слабым, потому что его жизнь катастрофически – то есть всего лишь по касательной - пресеклась с жизнью Гали Калининой.
Его чувство к ней было большим, чем юношеское томление, спровоцированное романтическими фантазиями и тем самым гормональным взрывом, о котором, отшучиваясь, он говорил накануне Светке Беловой. Оно было настолько сильным, настолько неземным, что не могло реализоваться в обыденной жизни, не разрушившись при этом. Но и признать свою любовь одной из тех, что описываются в романах, вроде «Тристана и Изольды», или трагедиях Шекспира, и которая как величайшее счастье дается избранным раз в сто лет, Виктору мешало не слишком высокое самомнение и достаточно развитое чувство юмора. Лишь в герое рассказа Александра Куприна «Гранатовый браслет» он видел подобного себе, поэтому рассказ перечитывал постоянно и помнил почти наизусть.
Сон перебило окончательно. Виктор ворочался, следил за бегущими по стенам и потолку перечерченными крестом квадратами, когда свет от фар проезжающих внизу машин ударял в окна, думал о пережитом накануне, мечтал, вспоминал о первой и очень странной встрече с Галей на торжественной первосентябрьской линейке…
Десятые классы в Третьей школе традиционно сборные, и он сам перевелся сюда, закончив девятый в Четвертой. Не в погоне за качеством знаний, чего уж греха таить, а потому, что Третья находилась в сотне шагов от его дома и в ней учились многие его дворовые друзья-приятели, в том числе и Сашка Карпинский, с которым Виктор не разлей вода подружился, еще когда они были соседями по стандартному дому в Новом поселке.
Поэтому 1-го сентября на общешкольной линейке ему все было интересно: свежеокрашенные стены, высокие окна с темными тяжелыми портьерами в актовом зале, лица знакомых и незнакомых ребят.
Потом его словно ударили палкой по голове. Вроде бы только что спокойно пересчитывал ленивым взглядом лица стоявших напротив «ашников» - и вдруг перед глазами закачалась потолочная люстра.
Только с третьего захода, как сапер, осторожно подбираясь к опасной мине, он определил причину сверзившейся на него беды – черные с антрацитовым блеском глаза, в которых, как отражение в разбившемся зеркале, рассыпалась его прежняя жизнь.
И начались метания на переменах в поисках нечаянных встреч, обморочные столбняки, когда он нечаянно сталкивался с Галей в дверях на входе-выходе из кабинетов. Даже самое простое – узнать ее по имени, удалось Виктору лишь в результате многоходовой игры в вопросы-ответы, которая сделала бы честь изощренному в конспирации «партайгеноссе» Штирлицу, потому что без обиняков спросить: «А кто это у вас такая красивая с черными глазами?» - он никогда бы не решился даже у Кости Илонина.
Тогда же появилась у Виктора странная потребность выплескивать невысказанное и маниакально скрываемое от всех рифмованными строчками на бумагу – именно выплескивать: сразу готовыми строфами, чему он сам изумлялся до обалдения, природы этой неизвестно откуда в нем взявшейся способности не осознавая.
И еще была дикая и глупая на любой посторонний взгляд авантюра, которой он втайне безмерно гордился.
Когда осенью десятиклассники в плане занятий общественно-полезным трудом высаживали деревья на пустыре по улице Союзов ниже «Кировского» универсама, он ночью, вздрагивая, как диверсант-подпольщик, от каждого шороха, пересадил одно из посаженных им днем деревьев рядом с тем, которое посадила она.
Воспоминания о днях минувших плавно перетекли в мысли о Свидригайлове, с которым Виктор вдруг почувствовал ту самую «точку общую», отвергнутую Раскольниковым. И обнаружилась, таким образом, в сотканном фантазией Достоевского персонаже для Виктора мучительная и притягательная загадка, разгадать которую хоть отчасти он был обязан, поскольку их судьбы так причудливо переплелись.