Филадельфия обернулась, чтобы посмотреть на него, и ошибочно восприняла его хмурый взгляд как ответ на ее вопрос.
— Я не собираюсь оказаться небрежной, но, если вы не доверяете мне ваши драгоценности, лучше заберите их.
Когда она потянулась, чтобы расстегнуть замочек ожерелья, он взял ее за пальцы.
— Я безусловно доверяю вам, сеньорита, и вашему уму. Что бы вы сделали для сохранности такого ожерелья?
— Заказала бы дубликат, — поспешно отозвалась она и отдернула свои пальцы от его волнующего прикосновения. Может ли кто-нибудь излучать такой жар? Она не помнила, чтобы прикосновения отца были такими горячими, а руки Гарри вообще всегда были холодными.
— Я так и сделал. — Он полез во внутренний карман и вынул точно такое же ожерелье. Замочек зацепился за краешек письма, и оно выскользнуло из кармана и упало на пол.
Филадельфия нагнулась, чтобы поднять его, но Эдуардо оказался проворнее и схватил письмо раньше, чем она дотянулась до него, однако она успела заметить на конверте адрес — «Новый Орлеан». Эдуардо выпрямился с улыбкой, которая впервые не отражалась в его глазах, и поспешно сунул письмо обратно в карман. Филадельфия ощутила внутреннюю дрожь — он не хотел, чтобы она видела это письмо.
Одно из писем, которые держал в руке ее отец в момент самоубийства, было из Нового Орлеана. Является ли это простым совпадением, что сеньор Таварес пишет кому-то в Новый Орлеан, или он ведет какую-то двойную игру? Он нанял ее, чтобы она помогла ему продать его драгоценности, а она, в свою очередь, собиралась использовать его в своих целях, но при этом никогда не должна забывать, что он иностранец и доверять ему нельзя.
Эдуардо заметил ее внезапное смятение, но не понял его причины и внимательно смотрел на нее, держа в руке второе ожерелье.
— Это дубликат. Я думаю, что подлинное ожерелье будет в большей сохранности у меня, пока оно не понадобится для демонстрации его в Нью-Йорке.
Филадельфия вся напряглась.
— Понятно. И какое из них вы собираетесь продавать, сеньор?
Вот оно что. Она все еще думает, что он может оказаться мошенником, шарлатаном.
— Вы все еще не доверяете мне, — мягко заметил он.
— Вы даете мне для этого кое-какие поводы, — отозвалась она. — Я увидела, что вы написали другу. У вас много знакомых в Новом Орлеане?
Улыбка застыла на лице Эдуардо. Она видела адрес. Филадельфия умна и очень быстро соображает. Он не должен забывать об этом, если не хочет, чтобы она копалась в его прошлом.
— Кое-кто. А у вас?
— Тоже, — ответила она столь же уклончиво.
— Возможно, мы когда-нибудь сможем рассказать друг другу о наших тамошних друзьях. Может оказаться, что у нас есть там общие знакомые.
Говорил он очень любезно, но она почувствовала в его ответе раздражение. Она никого не знала в Новом Орлеане, но пусть думает, что у нее есть там друзья. Если он захочет вызнать у нее подробности, то может как-то проговориться ей на пользу.
— Как вы уладили дела с вашими родственниками? — спросил он, чтобы отвлечь ее от разговора о письме.
— Я написала родственникам моей матери в Сент-Луис, что собираюсь навестить дальних родственников отца, живущих в Нью-Йорке.
— У вас есть родственники в Нью-Йорке?
— Да, но они этого не знают.
Он одобрительно кивнул.
— А что вы сказали вашему адвокату?
— Примерно то же самое. Я буду регулярно связываться с ним по почте.
— Значит, вы совершенно отгородились от вашей жизни как Филадельфия Хант?
Этот вопрос ее обеспокоил.
— Думаю, что да.
— Вы уже ощущаете себя мадемуазелью Ронсар?
— Нет конечно. — Она посмотрела на железнодорожный билет. — Вы встретите меня в Нью-Йорке?
— Нет, но вы не беспокойтесь. С вами будет человек, на которого вполне можно положиться, и ему можно полностью доверять.
Она озадаченно посмотрела на него.
— Кто он? Как я узнаю его?
— Вам нечего волноваться, мадемуазель Ронсар. Он узнает вас!
Филадельфия посмотрела в окно вагона и сильно удивилась, увидев в нем свое отражение. Хотя прошла уже неделя, она все еще не привыкла к темноволосой женщине, которая смотрела на нее. Она приблизила лицо к своему отражению, боясь, что одна бровь темнее другой. Филадельфия все еще не овладела мастерством грима. Слишком много румян делали ее похожей на продажную женщину. Слабая тушь на ее светлых ресницах выдавала, что у нее крашеные волосы. Внимательно осмотрев свое лицо, она вновь вздохнула и села.
— Вы волнуетесь, дорогая, насчет своего приезда? — спросила пожилая женщина, сидевшая напротив.
— Да… oui[1], — Филадельфия добавила французское слово, чуть запоздав. О, Господи, как она сумеет заставить людей поверить, что она француженка, если английские слова сами выскакивают.
— Вы первый раз едете в Нью-Йорк?
Филадельфия улыбнулась и утвердительно кивнула.
— Вы можете быть уверены, что получите удовольствие. Вас встретят родственники?
Филадельфия покачала головой.
— Non[2]!
— Неужели? — недоверчиво спросила пожилая дама.
— Меня встретят, — поспешно добавила Филадельфия, придав своему английскому французский акцент. Эдуардо Таварес научил ее говорить людям, что последние годы она провела в Индии со своей кузиной-англичанкой и в результате освоила английский язык довольно свободно. И тем не менее она не ощущала полной уверенности, когда нужно рассказывать свою легенду. Рано или поздно ее разоблачат. Она была безумной, когда согласилась на эту аферу. Она почувствовала стеснение в груди. Ей не хватало нервов или темперамента.
— Вы давно здесь, в этой стране?
Филадельфия подскочила, словно эта дама воткнула ей одну из своих вязальных спиц, которые мелькали у нее в руках с той минуты, как она вошла в купе.
— Что? В этой стране?
Она постаралась быстро собраться с мыслями. Как Эдуардо учил ее отвечать на этот вопрос?
— Mais non[3], только месяц. Я приплыла в Сан-Франциско на пароходе.
Седеющие брови дамы взметнулись над ее коротким носиком, хотя вязальные спицы продолжали мелькать с той же скоростью.
— Не Франция, а Индия. — Филадельфия залилась румянцем при звуке своего голоса. Он звучал неуверенно.
— Индия? Довольно далекое путешествие для молодой леди. — Дама улыбнулась. — Я-то знаю. В молодости я плавала около года, поскольку мой отец был капитаном китобойного судна и моя мать часто плавала с ним в качестве первого помощника. Мой старший сын Джейми возит морем каучук из Бразилии в Бостон. Вы бывали в Бразилии?
Филадельфия с тревогой посмотрела на даму.
— А что насчет Бразилии?
Восприняв этот взволнованный вопрос как приглашение к разговору, дама продолжала:
— Сама я там не бывала, если вы это имеете в виду. Джейми говорит, что это дикая страна. Там джунгли, в которых полно дикарей, и реки, в которых водятся рыбы, поедающие людей, и змеи, и я даже не знаю, что еще. В общем, это неподходящее место для честного христианина, как мой Джейми, и я сказала ему это. Не хочу даже думать, что он приплывет с какой-нибудь коричневой девушкой, как это сделал Том Фостер десять лет назад. — Она наклонилась вперед, придавая своим словам особую доверительность. — Том сказал, что купил ее! Представляете! Купил себе жену!
— Это очень интересно, — заметила Филадельфия, тщательно подбирая слова. — Мы ведь скоро будем в Нью-Йорке?
— Не совсем в Нью-Йорке. Пенсильванская железная дорога кончается в Нью-Джерси.
— В Нью-Джерси? — с испугом воскликнула Филадельфия. — А дальше поезд не идет?
— Дальше, дорогая, вы можете поехать на пароме до Манхэттена.
— Вот как, — в замешательстве пробормотала Филадельфия. Эдуардо Таварес сказал, что ее встретят на железнодорожной станции в Нью-Йорке. Неужели он не знал про паром?