— Вы ошибаетесь, мадам, — с мягкой настойчивостью повторила Филадельфия. — Я уверена, что Акбар относится ко мне как к ребенку.
— Ах вот как! — голос Гедды стал ледяным. — А разве не было поцелуя в щеку, который я видела в моем зимнем саду несколько недель назад? Ага, вы покраснели! Целоваться среди бела дня, как какая-нибудь глупенькая горничная с кучером. Я должна была бы уже тогда выставить вас обоих!
Филадельфия в смущении опустила голову, думая, что тот невинный поцелуй был не самой большой нескромностью, которую она позволила себе под этой крышей.
— Мне очень жаль, мадам, что я оскорбила вас.
— Не разговаривайте со мной так дерзко. Я ведь не сказала, что не одобряю вас, но я действительно не одобряю. Он слишком стар для вас, и вообще он язычник. Если вы выйдете за него замуж, вы будете изгнаны из хорошего общества и станете предметом любопытства для тех, кто согласится принимать вас. Подумайте, девочка! Что такое любовь по сравнению с комфортом и обеспеченностью?
Филадельфия посмотрела на нее и улыбнулась.
— Поскольку я никого не люблю и не имею ни комфорта, ни обеспеченности, мадам, я не могу сравнивать.
— Вы дерзкая девочка! — вздохнула Гедда. — Я должна была бы выставить вас, но я не стану этого делать. Я должна была бы выставить его, но не выставлю.
Филадельфия смотрела на эту пожилую женщину с обожанием и озадаченно. Их разговор можно было бы назвать самым невероятным разговором в ее жизни. Но за грубоватым осуждением со стороны миссис Ормстед она чувствовала подлинную привязанность к себе. Она оттягивала тот момент, когда надо будет рассказать ей, кто она и почему оказалась в Нью-Йорке. Прав ли Эдуардо, который считает, что миссис Ормстед поймет, если Филадельфия объяснит ей, что он и она деловые партнеры и что Акбар на самом деле сеньор Таварес, красивый и богатый бразилец, ненамного старше ее. Это желание было острым, но она не сказала ни единого слова, потому что сама не была убеждена, полная ли это правда.
Филадельфия сунула руку в карман, хотя и сомневалась в правильности того, что делает, но она обещала Эдуардо выполнять их план.
— Мадам Ормстед, вы были так добры ко мне, и я очень ценю ваши советы. Поэтому, если мне будет позволено, я хотела бы попросить вас об одной вещи.
— Просите, — холодно отозвалась Гедда.
Филадельфия вынула из кармана бриллиантовое ожерелье и серьги и положила их на стол.
— Мне нужно найти покупателя на эти вещи.
Гедда задохнулась при виде таких драгоценностей.
— Бриллианты де Ронсаров? Продать их? Ни за что!
— Я вынуждена их продать, у меня долги.
— Какие долги? Что за долги? Кому вы должны?
Вопросы следовали один за другим, и они несколько ошеломили Филадельфию, но она тут же пришла к заключению, что бы она ни сказала или сделала, ничто не застанет миссис Ормстед врасплох. Чувствуя, как пропасть вины разверзается у нее под ногами, она отвернулась.
— Это личные долги, мадам.
Ее удивила сила этих старческих рук, схвативших ее. Они сжимались все крепче, пока она не почувствовала, как ногти Гедды вонзаются в нее сквозь ткань платья.
— Что за долги? — требовательно шептала Гедда, вглядываясь в несчастное лицо молодой женщины. — Что бы там ни было, я могу помочь вам. Я обладаю влиянием.
Филадельфия с удивлением смотрела на это утонченное старческое лицо.
— Почему вы готовы делать что-то ради меня? Вы ведь ничего не знаете обо мне.
— А мне и не нужно знать, — выпалила Гедда. — Я так думаю, что расстроилась бы, если бы узнала о вас всю правду. Так что позвольте мне оставаться в неведении. Это Акбар? Он шантажирует вас?
— Акбар мне не враг, мадам. Поверьте мне.
Гедда вздохнула и откинулась на спинку кресла. Она взяла свою чашку с чаем и заглянула в нее, сделала маленький глоток, и на лице у нее появилось выражение отвращения.
— Значит, вы действительно влюблены в него. Этого я и боялась.
Филадельфия посмотрела на свои бриллианты.
— Вы порекомендуете мне ростовщика, мадам?
Рука Гедды, наливавшая свежую чашку чая, замерла.
— Вы твердо решили расстаться с этими драгоценностями?
— Я вынуждена.
— Несмотря на фамильную гордость?
Филадельфия смущенно улыбнулась ей.
— Какая может быть гордость, когда человек беден, мадам?
Гедда с трудом удержалась от саркастического замечания, что Филадельфии нечего бояться бедности, пока она находится в ее доме.
— Отлично. Я куплю ваши бриллианты.
— Нет! — Филадельфия не осознала, сколько эмоций она вложила в это восклицание, пока не заметила изумленный взгляд миссис Орстед. — Я не могу, чтобы вы после всего, что вы для меня сделали, покупали эти вещи.
Гедда взяла одной рукой ожерелье и подняла его к свету, а другой раскрыла лорнет, висевший на резиновой ленте у нее на шее, и тщательно осмотрела каждый бриллиант.
— Они настоящие, — объявила она наконец. — Пять тысяч долларов.
— Но, мадам…
— Восемь тысяч!
— Мадам, пожалуйста, вы…
— Десять тысяч. Это окончательная цена. Соглашайтесь, — раздраженно сказала она. — Лучшей цены вам не предложит никто, тем более ростовщик. В обмен я хочу только одного.
Филадельфия осторожно проглотила комок, застрявший у нее в горле.
— Все, что вы захотите, мадам.
Гедда решительно повернулась к ней.
— Я разрешу вам уехать при одном условии: когда вы разберетесь с вашими делами, — а я советую вам поторопиться — вы вновь позвоните в мою дверь и расскажете мне все, что происходило за последние недели. На этот ваш французский акцент можно полагаться не больше, чем на мою новую систему канализации!
Филадельфия улыбнулась ее раздражению.
— Я ничего иного и не представляю себе. Поверьте мне.
— И еще одно. Я говорю вам это с полной уверенностью, что никто больше из ваших знакомых никогда не даст вам такой совет: если вы влюблены в этого мужчину, скажите ему об этом.
К удивлению Гедды, лицо Филадельфии потускнело и на ее золотистых глазах вновь выступили слезы.
— Вы ошибаетесь, мадам. Я не влюблена в него.
Гедда не сказала ни слова, когда Филадельфия повернулась и вышла из комнаты. Если эта молодая женщина до сих пор не разобралась в своих чувствах, давить на нее нельзя. И все-таки миссис Ормстед сожалела, что эта девушка исчезнет раньше, чем завершится эта маленькая драма.
Гедда взяла в руки бриллианты и прижала их к груди. Да, ей было грустно думать о том, что она остается одна в этом огромном доме.
Эдуардо уселся поудобнее на кожаном сиденье частного экипажа, выехавшего с постоялого двора на север от города. Вместо того чтобы повернуть к главной дороге, кучер направил лошадей на дорогу, вьющуюся между деревьев вдоль берега.
Эдуардо любовался широкой рекой Гудзон, поблескивающей на солнце. Ярдах в трех от берега виднелась яхта, ее белые паруса гордо надувались от мягкого бриза. Эта картина развеселила его. Прекрасный день для путешествия, тепло, ветер не дует, солнечно, но не слепит. Такие дни обещают простые удовольствия, в такой день человек радуется жизни и тому, что он не одинок.
— Куда мы едем?
Голос Филадельфии вывел его из задумчивости, он обернулся и улыбнулся ей.
— Сезон карточной игры в Саратоге начинается не раньше августа. Вот я и решил, что вы будете рады отдохнуть в долине реки Гудзон, где мы сможем обдумать наш следующий фарс. Я снял дом у реки.
— Вы имеете в виду, что мы там будем жить только вдвоем?
Он поджал губы, чтобы скрыть выражение довольства.
— А кого вы хотели бы, чтобы мы пригласили, сеньорита?
Она опустила глаза под его взглядом.
После нескольких минут напряженного молчания она посмотрела на него и обрадовалась, увидев, что он любуется пейзажем. Это дало ей возможность разглядеть перемены в его внешности. Она с любопытством посмотрела на иссиня-черный блеск его волос, на подбородок, теперь уже без фальшивой бороды. Он улыбался каким-то своим мыслям, а ее глаза были прикованы к его чувственным губам, которые уже не один раз прижимались к ее губам.