— Это вы, милая? Входите и присоединяйтесь ко мне.
Звук его голоса удивил ее, но потом сообразила, что, хотя она не осмелилась переступить порог, это сделала ее тень. Собрав все свое мужество, она шагнула на веранду.
Не переставая играть, он сказал:
— Я думал, вы спите. Я разбудил вас своими неловкими попытками изобразить музыку, и вы вышли, чтобы запустить в меня старой туфлей?
Она против своей воли улыбнулась. Он знал, что играет превосходно, но ему, как маленькому мальчику, хотелось, чтобы сказала это она.
— Вы играете замечательно, сеньор.
— Вы действительно так считаете? — Улыбка сверкнула на его смуглом лице. — Я учился музыке в Лиссабоне.
— В Лиссабоне? Вы учились музыке?
Его пальцы замерли над струнами гитары.
— Почему это вас так поразило?
— Совсем нет, — уклонилась она от ответа, хотя, по правде говоря, действительно изумилась. — Учатся музыке обычно женщины, вот и все.
— О да. В Америке женщины учатся играть на арфе или на рояле, а мужчины учатся стрелять, ездить верхом и играть в карты. В моей стране мужчины учатся и тому, и другому. Но мы ведь отсталый народ, не так ли?
— Я не хотела вас оскорбить.
— Я воспринял ваше замечание как проявление незнания, сеньорита.
Его ответ обидел ее, но она решила не возражать. Совершенно очевидно, что она оскорбила его. Филадельфия с неохотой повернулась, чтобы уйти.
— Куда вы? Ночь так хороша, и ваше общество тоже прекрасно.
— Я не хотела мешать вам, а только хотела сказать, что мне нравится ваша игра.
— Тогда оставайтесь, и я буду играть для вас. Хотите?
— Хочу, очень!
Как ребенок, которому после выговора предложили конфетку, она радостно улыбнулась.
Он показал жестом, чтобы она села рядом с ним на балюстраде. Она нашла себе место в нескольких футах от него и вскарабкалась на крашеные деревянные перила.
Он заиграл, как объяснил ей, бразильскую народную песню. Ей понравился ее ритм. Когда он оборвал мелодию, Филадельфия спросила:
— У этой песни есть слова?
Он кивнул и запел.
Как только он начал петь, она поняла, что он не стыдится своего голоса. Эдуардо пел в полную силу. Когда он смотрел на нее своими черными глазами, поблескивавшими в полутьме, у нее сложилось впечатление, что песня, которую он поет по-португальски, если бы она ее понимала, заставили бы ее покраснеть.
Когда Эдуардо допел, он соскользнул с балюстрады и повернулся к ней.
— Потанцуйте для меня, сеньорита.
Филадельфия, смущенная, качнула головой.
— Я не знаю как.
— Конечно знаете. Всякая женщина знает. Когда я был ребенком, женщины в моей деревне любили танцевать. Они никогда не чувствовали себя слишком молодыми или слишком старыми, слишком толстыми или слишком уродливыми, чтобы не танцевать. Каждая становилась прекрасной, когда танцевала, и каждая знала это. Я покажу вам как.
Он заиграл новую мелодию, отстукивая ногой ритм.
— Это совсем просто. Делайте то, что и я.
Она следила за ним, застенчивость удерживала ее, хотя ритм танца захватывал. Неожиданно гитара смолкла, когда он прижал ладонь к струнам.
— Нет, нет, не останавливайтесь!
— Раз звучит музыка, должны быть танцы! — отозвался он строгим голосом школьного учителя.
— Хорошо, — согласилась она без особой охоты и соскользнула с перил. — Но я предупреждаю вас, что не очень сильна в этом деле. Думаю одно, а ноги делают другое.
— Тогда не думайте, сеньорита, а только чувствуйте. — Он начал медленную, соблазнительно сладкую мелодию. — Чувствуйте музыку ногами, сердцем, душой.
Он приблизился к ней, и Филадельфия знала, что он не позволит ей избежать вызова в его глазах, его смеха, и она сама этого не хотела. Филадельфия не могла сопротивляться желанию танцевать с этим мужчиной под его музыку.
Застенчивость мешала ей двигаться так, как он ей показывал. Его глаза смотрели на нее, эти огромные черные глаза, которые видели все и даже больше.
— Закройте глаза, милая. Закройте глаза и вслушивайтесь, вслушивайтесь, пока ваши ноги не ощутят потребности двигаться.
Филадельфия послушно закрыла глаза, смущенная, но взволнованная этой идеей — ощущать только музыку.
Он продолжал играть, она старательно прислушивалась, ожидая ощущения, о котором он говорил, но оно не приходило. Вместо этого ее начали одолевать мысли. Филадельфия подумала, что стоит в ночном халатике на темной террасе с мужчиной, хотя должна лежать в постели. Она подумала, что, если бы его музыка не была такой чарующей, она не стояла бы здесь, чувствуя себя глупой и неуклюжей. Его пальцы легонько тронули струны, и они, казалось, коснулись ее подола, словно ветерок с реки. Она сделала несколько неуверенных шагов, стараясь попасть в ритм его музыки.
Эдуардо наблюдал ее первые шаги со сладостным чувством одержанной победы. «Да, — думал он, — все правильно».
— Двигайтесь так, как вам хочется, милая. Ваши ноги чувствуют музыку. Вам не нужно смотреть на них, чтобы знать, что они делают то, что нужно.
— А теперь почувствуйте музыку руками, — мягко сказал он из темноты. — Не бойтесь поднять их. Ощутите музыку всем телом, милая.
Филадельфия улыбнулась, закрыв глаза от наслаждения. Она начала кружиться в темпе музыки, его музыки, наполняющей весь воздух вокруг.
Взяв последний аккорд, Эдуардо подошел к ней, надеясь, что не испугает ее, но уверенный, что сделает кое-что еще. Филадельфия замерла перед ним с закрытыми глазами и затаенной улыбкой на устах. Эдуардо дотянулся и быстро вынул шпильку из ее волос, распустив этот уродливый узел на затылке.
Озадаченная, Филадельфия открыла глаза и встретилась с его сверкающим взглядом. В это мгновение она подумала, что он поцелует ее, надеялась на это, однако его губы сложились в улыбку. Потом он сказал по-португальски:
— Вы женщина. Вы знаете, как танцевать.
Хотя она не поняла его слов, но услышала в них, что ему нравится, как она танцует, и это вселило в нее уверенность.
Эдуардо, решивший не торопить события, отступил на шаг и заиграл новую мелодию.
— Потанцуем, сеньорита? — спросил он с легким поклоном.
Он выполнил несложное па и кивнул ей, предлагая повторить его за ним, что она и сделала, оступившись всего один раз. Когда же он одобрительно улыбнулся ей, она почувствовала себя так, словно он сделал ей подарок более ценный, чем жемчуга. Он продолжал танец, и она старалась подражать ему, поворачиваясь, когда он поворачивался, отстукивая своими мягкими ночными туфельками в такт его каблукам.
Когда он отодвинулся в танце от нее, она бросила любопытствующий взгляд на его фигуру. Она никогда не видела, чтобы мужчина двигался так, как он, с такой грацией.
Не в силах отвести глаза, она смотрела, пораженная, как двигаются его бедра вместе с гитарой, которую он держал в руках, как женщину. Когда он вновь и вновь ударял по струнам и отбивал ритм танца по деке гитары, в ее чреслах вспыхнула раскаленная точка, какой она никак не ожидала. Не осознавая, что она делает, Филадельфия начала двигать бедрами в ритм с ним, словно ее тело понимало, что его сокровенный ритм оказывается не только частью танца, но обращен к ней и требует отклика.
Он обернулся к ней, уловив ее взгляд, исполненный удивления и обожания. Ее лицо вспыхнуло румянцем.
Но он уже рассмеялся, сказав:
— Как быстро вы освоили ритмы моей родины, милая. Возможно, я когда-нибудь свезу вас туда. Однако сейчас мы ограничимся музыкой и танцами.
Он продолжал играть, а Филадельфия снова закрыла глаза, разрешив себе ощутить в ритме музыки то, что она не хотела видеть. Прикрыв веки, она ощущала прикосновение его бедер и тепло, ласкающее кончики ее нервов.