И да. В их головах рассосались все мысли. Спроси их сейчас, кто они и как их зовут, не ответят.
— Родишь? — шепотом спрашивает Эрвин.
Я киваю, а мама в глубине дома громко и разочарованно вздыхает:
— Зря мы боялись, что они что-то прочухают.
— Это после пирожных… — шепчу я. — После той последней ночи…
Мне кажется, что я аж чувствую, как напрягаются их извилины в черепной коробке, пытаясь осознать происходящее. Они выпали из реальности.
Медленно выдыхаю и хватаю их за руки. Прижимаю их руки к своему животу, и закрываю глаза, нырнув под тень волчицы.
Мокрый волчий язык, слепой недовольный волчонок, солнечные лучи и ароматы хвои и влажного мха.
— Я беременна, — едва слышно отвечаю я, — от Эрвина…
Затем я вздрагиваю от громких и диких возгласов. Приоткрываю один глаз. Анрей с хохотом толкает Эрвина в плечо:
— У нас пацан будет! Пацан! Охренеть! Мы папками будем!
Затем они кидаются друг на друга, со смехом взъерошивают друг другу волосы, обмениваются ударами по груди и плечам.
— Сами еще дети, — из-за косяка выглядывает недовольная мама.
Затем они вскидывают лица к потолку и с восторгом воют. Через секунду я и сам им подвываю.
— Иди сюда, — Анрей рывком привлекает меня к себе, и я через секунду задыхаюсь от поцелуев и объятий.
— На это я смотреть не буду, — фыркает мама и исчезаем в коридоре. — Самое время вспомнить о смирении, принятии и о том, что мудрая и хорошая мама, а мудрая и хорошая мама счастлива, если счастлива ее дочурка. Что ж поделать. Будет два зятя. Переживу.
— У нас мальчик будет, — Эрвин обхватывает мое лицо и хрипло повторяет. — Мальчик.
— А, может, девочка? — сипло отзываюсь.
— Мальчик, — Анрей рывком разворачивает меня к себе и вглядывается в мое раскрасневшееся лицо. — И девочка тоже будет. обязательно будет. Как же без дочки. Дочка от меня будет.
Поскрипывает дверь, и заходит папа:
— Все! Девочки, можно вещи грузить!
А потом он замечает меня, Эрвина и Анрея. Замирает, хмурит рыжие брови и недобро щурится:
— Ах вы, поганцы.
Эрвин первым получает кулаком в челюсть. Я взвизгиваю, и папа разворачивается к Анрею, чтобы и его одарить приветственным ударом в нос, который хрустит и брызгает кровью.
— Папа! — я кидаюсь к нему. — Не надо!
Эрвин с хрустом вправляет челюсть, сплевывает кровавую слюну и выдыхает:
— Хороший удар.
— Отойди! — папа отталкивает меня в сторону и опять с рыком бросается на Эрвина.
— Пошли, — за моей спиной появляется мама и тащит в коридор. — Дай им поболтать.
— Они не болтают!
В этот раз Эрвин уворачивается от удара папы, и сам отвечает ему кулаком в глаз.
— Ах ты сучонок! — ревет папа, и от его баса трясутся стены.
— Эт болтовня по-мужски, — мама заволакивает меня в коридор и тянет на кухню, сдвигая ногой ящики и мешки. — А мы чай попьем, милая.
— Получил, урод?! — гаркает папа и раздается грохот, а затем новый глухой удар. Голос становится глухим и сдавленным. — Вот же…сучий потрох…
— Я твой Альфа! — рычит Анрей. — Ты моей крови!
— Хренальфа! Меня твоей кровью обманом напоили!
— Тогда бы ты, рыжий дурак, помер бы!
— Да лучше бы помер!
— Можем устроить!
— Это я вам, гаденыши, устрою!
Рык грохот, удары и ругань, а мама захлопывает дверь кухни, приглаживает волосы и медленно выдыхает:
— Это было ожидаемо.
— Они поубивают друг друга! — рвусь к двери, и мама отталкивает меня к столу.
— Делим роли, Тина. Они друг друга убивают, а мы пьем чай с булочками и вареньем! — зло шипит на меня. — И болтаем о женских глупостях!
— О каких?!
— О том, какую ткань купить для пеленочек! — мама повышает голос, чтобы заглушить рев папы и рык Анрея. — А какие ленточки к ним закажем! Раз мальчик, то голубые! Но какие оттенки голубых? М? Об этом уже сейчас надо подумать! А еще о платьях, — плывет мимо к печи, — тебе будут нужны новые платья. Корсеты уже не поносишь, дорогуша, а красивой и изящной надо быть и с животиком, а то некоторые как пузатые коровы ходят.
Оглядывается и ласково улыбается:
— Твоему папе надо выпустить пар. Даже твои мальчики это поняли.
Глава 58. Это любовь
Вваливаются и садятся за стол. Все трое всклокоченные, с кровавыми потёками на лице и с порванной одеждой.
— Давай, жена, три стакана и рябиновую настойку, — говорит папа и смотрит на меня, когда открываю рот, — а ты помолчи пока.
Рот закрываю. Затем он с рыком вправляет вывихнутый мизинец.
Встает и шагает к ящику в углу кухни: