– Заболтала ты меня, дочка. А я ведь не болтать пришла, приданое для ребёночка принесла, – спохватившись, затараторила Зоя, – нашила, навязала ему на вырост. Пусть лежит.
Зоя протянула Прасковье куль с вещами для младенца, та прижала его к груди, улыбнулась.
– Спасибо тебе, мамочка, за всё. Успокоила ты меня.
У Зои защемило сердце. Она улыбнулась дочери через силу, и улыбка её вышла вымученной и кривой.
Той же ночью Прасковья проснулась от резкой боли в животе. Она села на кровати, испуганно прислушиваясь к собственным ощущениям.
– Что, Прося, началось, поди? – сонно спросил Алексей.
– Спи, Алёша, рано ещё. Просто живот тянет, – успокоила его Прасковья.
Она посмотрела в окно, за которым лил весенний дождь, и попыталась представить, что ребёнок родится сегодня. Они ещё и колыбель-то не подвесили.
– Нет-нет. Повитуха говорила, что ещё недели три ждать, – прошептала Прасковья себе под нос.
Но потом новая волна боли нахлынула на неё, и она, сжав зубы, тихо застонала, согнувшись, насколько позволил большой живот.
– Неужели и вправду уже началось? – взволнованно прошептала Прасковья.
Она приложила ладони к животу, как будто прикосновение могло унять боль. Боль и вправду стихла, Прасковья снова легла на подушку и уже почти заснула, но тут вдруг снова вся сжалась от боли, как будто невидимые нити туго стягивали её живот. У Прасковьи даже дух захватило от этого ощущения. Она потрясла Алексея за плечо, а когда он повернул к ней удивлённое лицо, прошептала:
– Началось! Беги за повитухой!
Алексей соскочил с кровати, торопливо оделся, разбудил родителей. Свекровь зажгла керосинки и занесла их в спальню молодых, поставила на комод рядом с кроватью.
– Не время ведь ещё для родов! – строго сказала Акулина, пристально всматриваясь в лицо Прасковьи, покрытое испариной.
– Так ведь ребёнка-то уже не остановишь, мама! – воскликнул Алексей, стоя в дверях.
– Алёша, маму мою ко мне позови, – слабым голосом попросила Прасковья.
Когда Алексей выскочил из дома, хлопнув дверью, Прасковья опустила голову на подушку. Всё перед её глазами потемнело и закружилось, она едва различала силуэты свёкра и свекрови. Нехорошее предчувствие закралось в душу, она не знала, каково это – рожать, но была уверена, что с ней что-то не так.
– Мама, – жалобно прошептала Прасковья, обращаясь к свекрови, – боюсь, что не справлюсь!
– Все справляются, а она не справится! – недовольно фыркнула Акулина.
Она нагнулась к растрёпанной голове невестки и процедила сквозь зубы:
– Смотри у меня, Прасковья! Если узнаю, что ребёнок не от Алексея, я вас обоих сгною – и тебя, и дитя твоё!
Прасковья сжала зубы от подступающей схватки, вцепилась в руку Акулины и застонала. А потом голова её запрокинулась, глаза закатились, и тело затряслось в судороге.
– Прасковья! Эй, Прасковья! – испуганно вскрикнула Акулина.
Побледнев от страха, женщина стала метаться по комнате, не зная, что делать, как помочь роженице. Схватив со стола кружку, она плеснула водой в лицо Прасковье, а потом принялась колотить её по щекам. Но Прасковья не приходила в себя, её лицо почернело, а на распухших губах выступила пена.
– Да что же это такое? Прасковья! Очнись, милая!
Акулина остановилась возле Прасковьи и схватилась руками за голову. И тут глаза Прасковьи открылись, она повернула к свекрови чёрное, распухшее лицо и прохрипела жутким голосом:
– Берегись, тварь!
И тут же новая судорога выгнула её тело дугой. Акулина закричала, решив, что невестка сейчас испустит дух. И в эту минуту в комнату забежала Зоя.
– Господи-боже! Просенька! – воскликнула она.
Подбежав к дочери, она перевернула её набок и, ухватив пальцами распухший язык, вынула его изо рта, навалившись на Прасковью всем телом. Алексей, не знающий, что происходит, услышал страшные крики матери, неуверенно заглянул в спальню и, увидев жену в таком состоянии, кинулся к её постели.
– Что с ней? – закричал он.
– Не знаю, – соврала Зоя, – я вошла, а она чёрная вся, задыхается.
Тут тело Прасковьи обмякло, мышцы расслабились. Зоя выпустила язык дочери и аккуратно прикрыла ей рот. Акулина стояла у стены ни жива ни мертва от пережитого страха.
– Она хоть живая? – тихо спросила она.
– Типун тебе на язык, Акулина! – строго сказала Зоя. – Конечно, живая! Дышит вон.
В дверь постучали, и все резко обернулись на звук. Алексей поднялся на ноги и пошёл открывать.
– Повитуха пришла, – тихо сказал он.
Зоя с тоской посмотрела на дочь, и отчаяние, которое она так долго прятала на дне души, внезапно выросло, заполнило её всю изнутри. Она всхлипнула, прижала ладонь к пересохшим губам.