Алексей изо всех сил ударил Прасковью по лицу. Она упала на землю, и он принялся озлобленно пинать её ногами. Остальные мужики стояли и молча смотрели на происходящее. Прасковья сжимала зубы от боли, прикрывая руками голову.
– Тварь! Паскуда! Чуть ребёнка не угробила! Чем тебе Феденька помешал, а? Отвечай! Ну?
Алексей схватил Прасковью за волосы и стал изо всех сил тыкать её лицом в грязь.
– На, получай! За всё получай, тварь! За семью нашу, за Феденьку, за жизнь мою переломанную! За весь твой обман! Получай! Получай! – рычал он.
И тут вдруг откуда-то сзади, из темноты, раздался громкий рёв. Мужики обернулись, пытаясь рассмотреть, кто там. Алексей отпустил Прасковью, поднялся с земли.
– Это ещё что? – ошарашенно воскликнул он.
Мужики и сами разинули рты от удивления. Один из них пожал плечами и прошептал:
– Не знаю, Лёха, но что-то подсказывает мне, что нам лучше уйти отсюда подобру-поздорову.
– Эй! Ты кто? – прокричал Алексей в темноту.
Огромная, тёмная фигура тут же двинулась в его сторону, страшно рыча. Глаза у великана засверкали в темноте яростным огнём, на безобразном лице застыла жуткая гримаса. Один за другим, мужчины побежали прочь с поляны. Последним побежал Алексей, оставив жену на растерзание неведомому лесному чудовищу.
– Может, так даже справедливее будет, – пробубнил он себе под нос, – хоть греха на душу не возьму.
Обернувшись, он увидел, что чудище остановилось возле Прасковьи.
Женщина неподвижно лежала на земле. От последнего удара она потеряла сознание и не видела новой опасности, нависшей над ней. Великан склонился и какое-то время рассматривал её, с шумом втягивая ноздрями воздух. А потом схватил её руками, взвалил на плечо, точно мешок с картошкой, и понёс в сторону леса.
– Туда тебе и дорога, кликуша! – процедил сквозь зубы Алексей, смачно сплюнул на землю и пошёл прочь.
За пять лет до случившегося
– Прося, за водицей сбегай! – крикнула мать из кухни, – хлеб надо печь, а воды в кадке совсем нет!
– Бегу! – живо откликнулась Прасковья.
Она быстро сложила в берестяную шкатулку алые бусины и улыбнулась дряхлой старухе, лежащей на кровати.
– Сделаю вечером бусы и на свадьбу их надену. Эх, всего неделю мне в девках ходить осталось, бабушка! – прошептала Прасковья и улыбнулась старухе.
Та пожамкала беззубой челюстью и прошепелявила:
– Энто разве радость? Женитьба, что рабство для бабы.
Прасковья засмеялась, наклонилась к старухиному лицу и чмокнула дряблую, сморщенную щёку.
– Врёшь ты всё, бабушка! Было бы так, никто бы замуж не рвался! Мне все девки завидуют!
Старуха покачала головой, что-то неразборчиво пробубнила в ответ. Но Прасковья уже не слушала её, она любовалась на свое отражение в маленьком зеркальце.
Прасковья слыла в селе первой красавицей. Была она высокая, пышногрудая, курносая. Парни её провожали выразительными, тоскующими взглядами, вздыхали и томились по ней. Улыбка Прасковьи сияла на лице, как ясное солнышко, светлые косы блестели золотом и были толщиной с кулак. В неё, весёлую, озорную, дерзкую, невозможно было не влюбиться. Вот и влюблялись парни, теряли головы.
Но, несмотря на обилие ухажеров, Прасковья отдала своё сердце одному-единственному, высокому и статному красавцу Алексею. Они были хорошей парой, и молодежь завидовала их красоте и счастью.
– Проська! – вновь строго окликнула девушку мать.
Прасковья, замечтавшись, вздрогнула, быстро убрала зеркало под подушку и побежала на кухню.
– Недолго тебе командовать мной осталось, мамочка! – хитро подмигнув, прощебетала Прасковья, – выйду замуж, и всё, упорхну, как птичка из твоего гнезда! Не на кого будет кричать! Некому будет приказывать!
– Жаль, что отец не дожил до этого… – грустно проговорила мать. – Но ты не радуйся раньше времени! Ишь какая резвая! Не я, так муж будет командовать!
Девушка дерзко вскинула подбородок и воскликнула:
– Это мы ещё посмотрим!
Взяв ведра и коромысло, она пошла к колодцу, напевая песню. На улице стояло душное лето, синело небо, цвели травы, кузнечики отчаянно громко стрекотали в высокой траве. Прасковья шла, пела и улыбалась солнцу. И тут вдруг высокие кусты рядом с ней зашевелились, трава и ветви раздвинулись и оттуда, прямо из густых зарослей, на тропинку шагнул крепкий пучеглазый паренек. Он взглянул на Прасковью и молча раскинул руки, преградив ей путь. Девушка замерла вначале, а потом оттолкнула парня с дороги и проговорила строго:
– А ну, отойди, Ванька! Чего встал тут, как вкопанный? Чего глаза вылупил?
Ванька что-то промычал в ответ, но не сдвинулся с места.