До пяти часов утра я успел несколько раз изложить свою версию случившегося сперва милиционерам, затем подъехавшим эфэсбэшникам, а в пять меня отвезли на Литейный, и там все началось сначала. По долгу службы в Большом доме я бывал, и даже не раз. Но оказаться в роли допрашиваемого пока не доводилось. Допрашивали трое. Все в одинаковых галстуках, стрижках и гладко выбритые. В отличие от меня. Вопрос о том, какого рода отношения связывали меня с покойным, сыщики задавали по очереди. В общей сложности восемь раз подряд. То, что знаком я с ним был ровным счетом пятнадцать секунд, они отказывались принимать даже в качестве рабочей гипотезы. Раз журналист, значит, с китайцем встречался по делу и что-то скрывает. Не хочет помочь следствию. – Значит, вы не хотите нам помочь? – Хочу. – Ну так помогите. – Я рассказал все, что знаю. Я не был знаком с убитым. Он подошел к моему столику за несколько минут до того, как был убит. Близнецы-сыщики смотрели на меня и молчали. – Что вы хотите от меня услышать? – Правду. Глупо получается. Пока я не сознаюсь, они меня не отпустят. А сознаваться мне не в чем. Я напрягся, и в усталом мозгу забрезжила смутная мысль. Мне показалось, что я нашел убийственный довод: – Слушайте! Во! Я этому Ли… как там дальше… дал свою визитку. – Визитку? – Да, визитную карточку. – И что? – Не понимаете? Я дал ему свою карточку, а ведь визитками люди обмениваются только при первом знакомстве. Минуту подумав, самый гладковыбритый из близнецов встал и молча вышел из кабинета. Двое оставшихся продолжили меня разглядывать. – Офицеры, у меня кончились сигареты. Может, угостите? – Здесь не курят. – Неужели не угостите арестованного? – Вы не арестованы. Вы приглашены для дачи показаний. Каких-то восемь часов тому назад я сидел в клубе «Лунный Путь» и уже слышал похожий диалог. Только тогда курить хотела блондинка с именем, похожим на азиатский цветок. Пьян я больше не был. Ночь прошла. Вспоминать о ней с утра было странно. Как будто все происходило в чужой жизни. Не моей. Тесный танцпол. Освещенные зеленым светом спайдермены. Горький вкус алкоголя на языке. Большегрудая девица, называющая меня красавчиком. Что я там делал? Кто я? Откуда? Что вообще со мной происходит последние несколько лет? Когда на черной «Волге» меня увозили из «Moon Way», Жасмин еще оставалась в клубе. Может быть, дальше по коридору, в точно таком же светлом и просторном кабинете коллеги моих сиамских близнецов точно такими же вежливыми голосами задают ей точно такие же вопросы. – Ладно. Не курите – и не надо. Но вы, офицеры, и меня поймите. Я не спал всю ночь. Я не думал, что так получится. Я, между прочим, выпил, и вообще… Теперь у меня болит голова. Дайте хотя бы кофе. Один из эфэсбэшников встал и вышел. Вернулся он с пластмассовым подносом, на котором стояла чашка кофе, стакан воды и таблетка в упаковке. – Что это? – Аспирин. От головы. Я проглотил таблетку и запил ее кофе. Он оказался паршивым: почти не сладким и совсем не горячим. Такой же кофе в фыркающей кофеварке секретарша Оля варит главному редактору моей газеты. Майор вернулся минут через пятнадцать. – Вашей визитки среди вещей убитого не обнаружено. – Не обнаружено? – В его карманах найдены две авторучки с золотым пером, кошелек, носовой платок, записная книжка, ключи от автомобиля, зажигалка и начатая пачка сигарет. – А визитка? – Визитки с вашим именем нет. – Может, завалилась за подкладку пиджака? Он с жалостью на меня посмотрел. – Вы продолжаете утверждать, что до сегодняшней ночи не были знакомы с господином Ли Гоу-чжень? – Продолжаю. Офицеры обменялись взглядами и помолчали. Возможно, они владели техникой передачи мыслей на расстоянии и таким образом между собой советовались. Потом самый старший и самый гладковыбритый спецслужбист сказал: – Вы можете идти. Вот ваш пропуск. Сдадите его внизу часовому. Это мой телефон. Если захотите что-нибудь добавить к сказанному, позвоните. Если вы нам понадобитесь, вас вызовут. Вызовут! Fuck! Ставлю месячное жалованье против жетона метро, что, не будь я журналистом, париться бы мне сейчас в следственном изоляторе. Где-нибудь на шестом подземном этаже Большого дома. Но – благодарение Богу! – я журналист, четвертая власть, бойкое перо, наглая репортерская морда и все в таком роде. От сознания собственной значимости хотелось гордо поднять голову. Голова была тяжелой, болела и не желала подниматься. На улице по-прежнему шел дождь. Хотя уже и не тот, что ночью. Накинув капюшон куртки, я прямо по лужам зашагал прочь. Ехать в редакцию было рано. Кроме уборщиц да главного редактора, в такую рань там никого нет. Однако домой, в Купчино, ехать хотелось еще меньше. В «24 часа» на углу Фурштатской я купил банку пива и решил, что кроме редакции ехать все равно некуда. Так что в магазинчике на первом этаже Лениздата я купил еще четыре бутылки пива. Подумал было о водке, но решил, что ладно, успеется. В тоскливый кабинет с табличкой: «И. Стогов. Спецкор» подниматься не стал. Прошел прямо в редакционный бар. Бар в таком месте, как Лениздат, – особое место. Поднимаетесь на третий этаж здания, платите за свое пиво, садитесь за столик и обнаруживаете, что напротив сидит… ну, например, Борис Гребенщиков… или Анатолий Чубайс… или Аль Капоне в обнимку с Микки-Маусом… впрочем, конечно, не в такую рань. У барменши были опухшие от недосыпания глаза. Когда-то я помнил, как ее зовут. Сейчас, разумеется, уже нет. – Можно пачку «Lucky Strike»? Барменша сказала, что «Lucky Strike» нет. Тогда я попросил стакан под пиво. Стакан у барменши был. Правда, не очень чистый. Я сел за стол, выставил бутылки и наконец закурил. Как это обычно бывает, спать почти не хотелось. Захочется позже, ближе к обеду. А пока можно пить свою «Балтику» и дожидаться коллег. Коллеги появились почти сразу. Трое хмурых и небритых парней из криминального отдела. Журналюги. Зубры острого репортажа. Из тех, что начинают день со с
2