Надо еще упомянуть, что Господь дал ему большие музыкальные способности. Он прекрасно играл на рояле, и сам создавал композиции и как психиатр использовал музыку в лечении своих пациентов.
После окончания университета Михаил Александрович был доктором-психиатром в Сокольниках.
Во время войны в 1914 году он поступил врачом в Кубанский Пластунский батальон и был на австрийском фронте. Здесь едва не умер от тифа, заразившись от тифозных больных пленных австрийцев.
Короткое время был профессором психиатрии одного из провинциальных университетов, но потом сделался практическим врачом-терапевтом. Последующие несколько лет (1922-1928) он состоял главным врачом Таганской тюрьмы в Москве.
В 1921 году в Белграде его сестра получила единственное и последнее письмо от своего брата. В этом письме, которое начиналось крестиком, он писал, как все мы грешны в постигших нас всех несчастьях, что надо молиться Господу и просить прощения и помощи. Только через год или два года пришло еще письмо от знакомых, в котором иносказательно было написано, что Михаил принял священство, не оставляя свою первую должность, то есть должность тюремного врача. Таким образом, он стал и духовным, и телесным врачом, пока это не открыли его враги. Было также сообщено потом, что его послали на три года "в один из Северных курортов".
Врача тюремной больницы знали все узники этой ужасной тюрьмы, переполненной сверх всякой меры преимущественно уголовными, но также, в значительной части, и политическими; хорошо знали и помнят того, за кем давно утвердилось прозвище "ангела-хранителя" этой тюрьмы.
На своем трудном посту он был не только телесным, но и духовным врачом, сердечным мастером, утешителем и отцом. Перед ним, врачом, не раз, как перед священником, исповедовались самые закоренелые и неисправимые рецидивисты-преступники, находя себе не только утешение, но часто и возвращение к честной жизни. Многие знали в Москве, что он спал на голых досках, что питался он тюремной пищей, что все свое жалование он неизменно раздавал заключенным.
Будучи всегда глубоко религиозным человеком, Владыка, еще будучи мирским, познакомился со Святейшим Патриархом Тихоном, которого глубоко чтил. Патриарх очень любил доктора Жижиленко и часто пользовался его советами. Их отношения со временем приняли характер самой доверительной дружбы. По словам владыки Максима, Святейший Патриарх доверял ему самые потаенные мысли и чувства. Так, например, в одной из бесед, Святейший Тихон высказал владыке Максиму (тогда еще просто доктору) свои мучительные сомнения в пользе дальнейших уступок советской власти. Делая эти уступки, он все более и более с ужасом убеждался, что предел "политическим" требованиям советской власти лежит за пределами верности Христу и Церкви. Незадолго же до своей кончины Святейший Патриарх высказал мысль о том, что, по-видимому, единственным выходом для Русской Православной Церкви сохранить свою верность Христу будет в ближайшем будущем - уход в катакомбы. Поэтому патриарх Тихон благословил профессору доктору Жижиленко принять тайное монашество, а затем, в случае, если в ближайшем будущем высшая церковная иерархия изменит Христу и уступит советской власти духовную свободу Церкви - стать епископом.
Рассказывая нам, заключенным на Соловках врачам, верным "тихоновцам", о факте отказа патриарха Тихона тайно благословить одного из деятелей Белого движения, Владыка подробно рассказал о чрезвычайной осторожности патриарха Тихона, не показывавшего окружающим своего подлинного глубинного отношения к вопросам политики, но строго доверительно открывшему своему не менее осторожному другу - огромную радость по поводу деятельности митрополита Антония за рубежом. "Как они там все хорошо понимают и меня, по-видимому, не осуждают", - со слезами на глазах однажды высказывался Патриарх, имея в виду деятельность так называемых "карловчан".[3]
Очень подробно рассказывал владыка Максим о неоднократных попытках убить патриарха Тихона. Однажды какой-то якобы сумасшедший бросился с ножом на выходящего из алтаря Патриарха. Вопреки ожиданию, вместо патриарха Тихона из алтаря вышел кто-то другой. И "сумасшедший", "разумно удивившись", - не нанес вышедшему никаких ранений. Другой раз, когда был убит келейник Патриарха, убийца бегал по патриаршим покоям, но не замечал Святейшего Патриарха Тихона, сидевшего в кресле. Несколько попыток отравить Святейшего было совершено при помощи присланных медикаментов.