Лекарственные назначения большей частью были немногочисленны, но часто к основным медикаментам присоединялись какие-нибудь дополнительные, роль которых не всегда была ясна даже врачам. В тяжелых и, с медицинской точки зрения, безнадежных случаях он иногда назначал очень сложное лечение, которое строго требовал неуклонно выполнять, несмотря на то, что разнообразные лекарства надо было давать круглые сутки каждый час. Тщательно обследовав поступившего больного и сделав ему лекарственные назначения, доктор Жижиленко, при последующих обходах, казалось, мало обращал на него внимания и задерживался у койки не больше минуты, щупая пульс и пристально смотря в глаза. Большинство больных было этим очень недовольно и жалоб на "небрежность" врача было много. Однажды доктор Жижиленко был даже вызван по этому поводу для объяснений к начальнику санитарного отдела. В свое оправдание врач-епископ указал на статистику смертных исходов во вверенном ему отделении (чрезвычайно редких по сравнению со смертностью во всех других отделениях у всех других врачей) и на точность его диагностики. "Небрежно" обходя больных, он иногда вдруг останавливался перед какой-нибудь койкой и основательно, как при первом приеме, снова исследовал пациента, меняя назначения. Это всегда означало, что в состоянии больного наступало серьезное ухудшение, на которое сам больной еще не жаловался.
Умирали больные всегда на его руках. Казалось, что момент наступления смерти был ему всегда точно известен. Даже ночью он приходил внезапно в свое отделение к умирающему за несколько минут до смерти. Каждому умершему он закрывал глаза, складывал на груди руки крестом и несколько минут стоял молча, не шевелясь. Очевидно, он молился. Меньше чем через год, мы, все его коллеги, поняли, что он был не только замечательный врач, но и великий молитвенник.
В личном общении врач-епископ, которого мы все, в своей камере врачей, называли Владыкой, был очень сдержан, суховат, временами даже суров, замкнут, молчалив, чрезвычайно неразговорчив. О себе не любил сообщать ничего. Темы бесед всегда касались или больных, или (в кругу очень близких ему духовно лиц) положения Церкви.
Прибытие владыки Максима в Соловки произвело большие изменения в настроении заключенных из духовенства. В это время в 4-м отделении Соловецких лагерей (то есть на самом острове Соловки), среди заключенных епископов и священников наблюдался такой же раскол, какой произошел "на воле" после известной декларации митрополита Сергия. Одна часть епископата и белого духовенства совершенно разорвали всякое общение с митрополитом Сергием, оставшись верными непоколебимой позиции митрополитов Петра, Кирилла, Агафангела, Иосифа, архиепископа Серафима Угличского и многих других, засвидетельствовавших свою верность Христу и Церкви исповедничеством и мученичеством. Другая же часть стала "сергианами", принявшими так называемую "новую церковную политику" митрополита Сергия, основавшую советскую Церковь и произведшую новообновленческий раскол. Если среди заключенных, попавших в Соловки до издания декларации митрополита Сергия, первое время большинство было "сергианами", то среди новых заключенных, прибывших после декларации, наоборот, преобладали "иосифляне", называемые по имени митрополита Иосифа, вокруг которого, по большей части, объединились твердые и верные чада Церкви. С прибытием новых заключенных число последних все более и более увеличивалось.
Ко времени прибытия владыки Максима на Соловках были следующие епископы-"иосифляне": епископ Виктор Глазовский (первый, выступивший с обличительным посланием против декларации митрополита Сергия), епископ Иларион, викарий Смоленский и епископ Нектарий (Трезвинский). К "сергианам" же принадлежали: архиепископ Антоний Мариупольский и епископ Иоасаф (князь Жевахов). Менее яростным, но все же "сергианцем" был архиепископ Иларион (Троицкий), осуждавший декларацию митрополита Сергия, но не порвавший общения с ним, как с "канонически правильным" первосвятителем Русской Церкви.
Прибытие на Соловки владыки Максима чрезвычайно усилило (и до этого преобладавшее) влияние "иосифлян".
Когда, после жесточайших прещений, наложенных митрополитом Сергием на "непокорных", этих последних стали арестовывать и расстреливать, тогда истинная и верная Христу Православная Русская Церковь стала уходить в катакомбы. Митрополит Сергий и все "сергиане" категорически отрицали существование катакомбной Церкви. Соловецкие "сергиане", конечно, тоже не верили в ее существование. И вдруг живое свидетельство: первый катакомбный епископ Максим Серпуховский прибыл в Соловки.