Но самый замечательный момент в жизни Агафьи в связи с ее сыном, уже взрослым, образованным и самостоятельным, - это милость Божия, коснувшаяся ее сердца, когда Господь открыл ей возможность побывать на Соловках и помолиться там святому мученику Александру Яковлевичу Якобсону. Конечно, могилы его там нет, но весь остров - могила новомучеников. Как она выразилась, он был близок там и утешал ее духом неизреченной тихой радости, о которой нам поведал И.М. Андреев.
Игумен Герман (Подмошенский).
4. Шамординские монахини в Соловецком концлагере и чудо их твердости Память 12 ноября
"Трудящемуся Бог посылает милость, а любящему утешение".
Оптинский старец Амвросий.
Летом 1929 года на Соловки, в концлагерь, прибыл этап монахинь, около тридцати человек.
По некоторым данным можно было предполагать, что большинство прибывших были шамординские монахини - матушки из Шамординского женского монастыря, находившегося вблизи знаменитой Оптиной пустыни.
Эти монахини не были помещены в общий женский корпус, а содержались отдельно. Когда их стали проверять и опрашивать для составления на них формуляра, они отказались дать о себе так называемые "установочные данные", то есть ответить на вопросы о фамилии, имени, отчестве, годе и месте рождения, образовании, профессии, судимости, о статье, сроке наказания и тому подобное.
На вопросы о фамилии они отвечали лишь свои имена: "Мать Мария, мать Анастасия, мать Евгения" и так далее. На остальные вопросы они не отвечали вовсе. После криков и угроз их стали избавить, но тогда они совершенно замолчали и перестали даже называть свои имена.
Их посадили в карцер, мучили голодом, жаждой, лишением сна, даже побоями с членовредительством, то есть применяли к ним почти все способы "воздействия", но они оставались непреклонными и даже посмели отказаться от всякого принудительного труда.
Через некоторое время меня, заключенного врача, вместе с профессором доктором Жижиленко (который был сослан в Соловки за то, что, будучи главным врачом Таганской тюрьмы в Москве, тайно принял монашество и стал епископом) вызвали к начальнику санчасти, где находился и начальник всего лагеря, и конфиденциально просили нас произвести медицинское освидетельствование этих монахинь, намекнув, что, по возможности, желательно признать их нетрудоспособными, чтобы иметь официальные основания освободить их от принудительного тяжелого физического труда, которого они не хотели выполнять.
Первый раз в истории Соловецкого концлагеря его администрация находилась в таком затруднительном положении. Обычно с отказавшимися от тяжелых работ (большей частью это случалось с уголовными преступниками) поступали резко и жестоко: после сильного избиения их отправляли на штрафной остров Анзер, откуда обратно никто живым не возвращался.
Почему монахинь-бунтовщиц не отправляли ни на Анзер, ни на Секирку - было непонятно.
После ухода начальника лагеря, мы, врачи, задали об этом вопрос начальнику санчасти, и он объяснил нам, что с монахинями "дело сложное", ибо их молчаливый и сдержанный протест совершенно не похож на протест, который иногда позволяли себе уголовные преступники. Последние обыкновенно устраивали скандал, кричали, хулиганили. А эти - молчаливые, простые, смиренные и необыкновенно кроткие. Ни одного крика, ни одного слова жалобы.
"Они фанатичные мученицы, словно ищущие страданий, - рассказывал начальник санчасти, - это какие-то психопатки-мазохистки. Но их становится невыносимо жалко... Я не смог видеть их смирения и кротости, с какими они переносят "воздействия". Да и не я один... Владимир Егорович (начальник лагеря) тоже не смог этого перенести. Он даже поссорился с начальником ИСО (информационно-следственный отдел)... И вот он хочет как-нибудь смягчить и уладить это дело. Если вы их признаете негодными к физическому труду - они будут оставлены в покое".