— У меня не было вариантов, я боялся, что он расскажет тебе о покушении на него в Новгороде. Но сейчас я и об этом жалею.
— Ещё бы ты не жалел, — сказала бабушка. — Теперь ты обо всём будешь жалеть.
Княгиня Белозерская подошла к Волошину, взяла его за подбородок двумя пальцами, взглянула ему в глаза и сказала:
— Ты разочаровал меня, Володенька. Ты разочаровал всю нашу семью. Совершил поступки, за которые не может быть прощения. Я бы испепелила тебя прямо сейчас и велела высыпать твой пепел на навозную кучу у конюшни, но я чту традиции. Всё будет по правилам. Мы проведём суд рода.
— Но суд рода давно запрещён! — возразил дядя.
— Он запрещён в Российской Федерации, — заметил на это отец. — В Санкт-Петербурге он разрешён.
— Но для суда рода нужно минимум три представителя!
— А нас здесь трое, — сказала бабушка. — Ты от страха считать разучился?
— Но Роман — выбраковка! — упирался дядя.
— У нас не эльфийский суд, а суд рода! Роман — Седов-Белозерский, он тоже часть нашего рода.
— Но он пострадавший! Разве пострадавший может судить?
— Может! — грозно сказала бабушка. — После атаки на нас мы все пострадавшие. И, вообще, прекрати спорить, пока я без всякого суда не превратила тебя в пепел!
— Но вы не можете меня просто взять и убить, — сказал дядя поникшим голосом.
— Почему нет? — искренне удивилась бабушка. — Мы с тобой оба знаем, что могу.
— Но есть закон!
— Закон в Петербурге сейчас — это я, — сказал отец. — И, вообще, странно слышать про закон от того, кто спланировал два покушения на убийство.
Дядя Володя вместо ответа лишь тяжело вздохнул, а бабушка громко объявила:
— Не вижу смысла долго тянуть с этим. Как старейший представитель рода Седовых-Белозерских из числа присутствующих, заявляю, что преступления князя Владимира Волошина против членов нашего рода не нуждаются в том, чтобы их доказывать, учитывая, что князь Волошин сам во всём признался. Исходя из этого и из тяжести проступков, считаю, что Волошин достоит исключительного наказания — казни! Выношу этот вопрос на голосование. И голосую. Я за казнь!
Мамин брат внимательно слушал бабушку, а после её последних слов побледнел и, как мне показалось, чуть не потерял сознание.
— Я против казни, — неожиданно сказал отец. — К сожалению, с живого с него толку всё равно больше. Это не значит, что я его прощаю, но я за то, чтобы оставить Волошину жизнь.
Такой выбор отца означал следующее — определять судьбу дяди Володи и решать, оставлять ли маминому брату жизнь, выпало мне.
Глава 3
Ситуация сложилась не самая приятная. Не сказать, что особо сложная или пугающая — именно неприятная. Брать на себя ответственность я не боялся, так как понимал, что за три покушения на мою жизнь я имел полное право потребовать жизнь того, кто эти покушения задумал и организовал. Но всё же дело касалось не материальной компенсации за причинённые неудобства. Я нисколько не сомневался, что приговор бабушка приведёт в исполнение тут же, поэтому нужно было взвесить всё как следует.
С одной стороны, я испытывал огромное желание проголосовать за казнь. Причём хотелось не столько отомстить за три попытки меня убить, сколько гарантировать, чтобы не было четвёртой. Но с другой — отец проголосовал против. Значит, как минимум этот вариант стоило рассмотреть. Тем более, меня никто не торопил — и бабушка, и отец понимали, что в восемнадцать лет не так-то просто принять такое решение.
Конечно же, я очень злился на маминого брата. Но самым интересным в этой ситуации было то, что я злился на него не столько за сами покушения, сколько за то, что он чуть не сорвал мою встречу с отцом. Покушения уже были в прошлом, и не то чтобы я их простил дяде Володе, но после моих приключений в Польше, эти покушения не казались чем-то совсем уж из ряда вон выходящим. Опасность давно уже стала частью моей жизни, нравилось мне это или нет, и спорить с этим фактом было глупо.
А вот то, что дядя мог серьёзно осложнить проведение спецоперации по спасению ребят, я не был готов ни простить, ни забыть. Потому что я, как ни крути, был жив и находился на свободе, а ребят надо было спасать. И если бы не помощь бабушки, то шансы на их спасение сильно бы уменьшились. И виноват в этом был бы дядя Володя.
И ещё мне было очень неприятно вспоминать, как он строил из себя заботливого родственника. Я верил дяде, он казался мне единственным понимающим меня эльфом из всей взрослой родни, а на самом деле он всего лишь выполнял поручения бабушки Кати. Но стоило признать, что большим ударом осознание этого факта для меня не явилось, так как все негативные эмоции от этого перекрывались добрым и заботливым отношением ко мне бабушки. Это было неожиданно, удивительно и очень приятно.