Он извинился, объяснил ситуацию, сказал, что никак не может расстаться с дочерью.
"Сколько лет вашим детям?.. Прекрасно, у меня не будет ничего, что не показывают даже и до шестнадцати лет. Остальное от вас зависит - как вы выйдете из положения. Я имею в виду некую игривость этого положения... хмыкнула она. - Но с другой стороны, известная острота..."
Так мне и надо! - обозлился Лев Ильич.
Конечно, это было глупостью, даже бестактностью. Как еще Вера к этому отнесется? "Ну уж как хочет", - подумал он и усмехнулся - выбор был сделан. Да и отступать поздно, неловко перед ребятами, весело, хоть и смущенно вошедшими вслед за ним в подъезд.
Им открыла Вера, стряхивавшая снег с шапочки, видно, только вошла. Она недоуменно посмотрела на Льва Ильича, но выскочила с визгом собачонка, появилась Юдифь в каком-то немыслимо-ярком сарафане, в кокошнике, в ушах позвякивали, отражая свет, длинные серьги - она была приветлива, шумно выразила свой восторг Наденькой, церемонно познакомилась с Игорем, который, уж конечно, ей понравился. Вера молчала, и Лев Ильич перехватил ее взгляд, такой же, как ночью, затравленный и обреченный.
Игорь, раздеваясь, увидел иконостас у вешалки, вздрогнул, глянул на Льва Ильича.
"Поделом вору и мука, - со злорадством подумал Лев Ильич, - мало еще мне, ну да ничего, сегодня нахлебаюсь..."
- Прошу, проходите, - пригласила Юдифь. - Нет, не сюда, вот в эту дверь пожалуйста, - она прикрыла Людовика ХV, распахнула другую дверь, вчера Лев Ильич ее и не заметил.
Он шагнул в комнату и остолбенел.
Это была большая столовая, с мебелью, выдержанной в темных тонах: стены обиты деревянными панелями, посреди комнаты темный, по всей вероятности дубовый, без скатерти стол, вокруг него широкие лавки, блестевшие темным лаком, ярким пятном выделялась занавесь на окне, красочная, как панева, похожая на сарафан Юдифи, а может, и из того же материала, вдоль стен висели крепкие громоздкие резные полки, уставленные хохломой, каспийским литьем, яркими дымковскими игрушками, на стенах прялки, расписные тарелки, большая полка с самоварами - от огромного, ведерного, сиявшего красной медью, до маленького, диковинной формы, с заварной чайник величиной; в углу комнаты гигантская ступка, а рядом, подстать ей, сундук, похожий на гроб. Над столом ярко сияла люстра - паникадило, сверкавшее хрусталем, а под ним на салфетках с орнаментом деревянные тарелки, такие же ложки, посреди стола граненая хрустальная бутыль с зеленоватой жидкостью, красная икра в широкой миске, огромная братина с янтарным напитком, с висящим на ее борту ковшом...
- Ну как? - вошла следом Юдифь. - А вы еще раздумывали, принять ли мое приглашение, заставили себя уговаривать...
Лев Ильич, с трудом опоминаясь, посмотрел на Игоря. Тот едва заметно ему мигнул, и Лев Ильич вдруг успокоился: "Слава Богу, не один здесь!.."
- Потрясающе, - сказал он именно то, чего от него ждали. - Такого я не видел.
- И не увидишь, - обернулся к нему от полки с самоварами Феликс Борин.
Это было неожиданностью для Льва Ильича: "Феликс здесь, у Юдифи?.. А почему б и нет, где ж ему еще быть - у отца Кирилла, что ли?" - подумал он с мгновенно вскипевшим в нем раздражением.
Феликс, разумеется, был не один. Комната, приведшая Льва Ильича в столбняк, как-то вдруг ожила - он просто не обратил сначала внимания на людей, потерявшихся в ней, незаметных среди обилия предметов, которые он тоже, так вот, все сразу не мог охватить. Он увидел Вадика Козицкого, поклонившегося ему издали, застывшую на скамейке у стены пару - миловидная, пышная блондинка в строгом костюме партработника и унылого вида мужчина в очках на длинном, заглядывающем за красные губы носу. Еще в комнате суетилась раскрасневшаяся стройная совсем молоденькая девушка, как лошадка поминутно откидывавшая взмахом головы падавшие ей на лицо, блестевшие в свете люстры русые волосы, и тогда открывалась славная мордашка, выпуклый лоб с широко расставленными под ним небольшими глазами. Она раскладывала деревянные приборы, что-то передвигала, переставляла на стол с уже знакомого Льву Ильичу стеклянного столика на колесах. Последним он заметил еще одного человека: в углу на стоявшей там лавке под картиной, изображавшей сельский погост с часовенкой на заднем плане, сидел небольшого роста, совершенно лысый человек в отлично сшитом костюме, в галстуке, в ослепительно белых манжетах поблескивали яркие запонки.
В комнату скользнула Вера - бледная, в том же черном свитере и джинсах, отрешенная, ничего вокруг не замечающая.
- ...Такого не увидишь, - повторил Феликс Борин, - потому что только евреи в нашем благородном отечестве способны хранить традиции православия и народности. А ты оторвался...
- Браво! - тут же откликнулся Вадик Козицкий ("Они тут, конечно, затейники, не скоморохи же..." - подумал Лев Ильич.) - Браво, Феликс, народность привезли в этот удивительный край варяги, потом греки внесли чуток своеобразия, затем слегка подреставрировали монголы, сдобрили немцы, облагородили французы, и наконец, пришла пора евреев - эти оказались самыми оголтелыми - им только лапти да квас.
- Ну положим, - подал голос из угла лысый франт, - нашей хозяйке не откажешь в разнообразии ассортимента - помимо лаптей и кваса, надо думать, нас еще чем-то собираются потчевать?
- Это детали,- бросился на защиту товарища Феликс Борин. - Я не вижу принципиального, так сказать, качественного различия между квасом, блинами, православной церковной архитектурой или, скажем, еще более православным самогоном-первачом. Источник, первоначально всего этого - квас, и я готов с помощью самоновейших методов какого-нибудь спектрального анализа обнаружить его присутствие в живописи Рублева и в прозе Гоголя...
Лев Ильич затравленно озирался. Ну знал же он, чувствовал, что все это кончится печально, ну зачем он сюда пришел, да еще ребят притащил, встречу которых так для себя вымечтал!..
- Блестяще! - откликнулся Вадик Козицкий. - Исчерпывающе. Думаю, можно принять как рабочий вариант заявки на докторскую диссертацию - "К вопросу о квасе и его изначальной роли в формировании русской культуры"... Наденька! перебил он себя. - Что ты не говоришь дяде "здравствуй"?
- Здравствуйте, дядя Вадик, - на Наде была короткая, из ярких лоскутков сшитая юбка, открывавшая длинные стройные ноги. "Уже без меня сшили", подумал Лев Ильич.
- Конечно, меня не заметила. Зачем я такой длинноножке! - проявил свою способность разговаривать с детьми Вадик Козицкий.- Интересно, на что ты тут смотришь?
- На самовары, - серьезно ответила Надя. - Я таких никогда не видела. И не знала, что бывают.
Главное, спокойствие, - уговаривал себя Лев Ильич, - сегодня ведь читал о том, что следует удаляться пустых споров с людьми поврежденного ума, чуждых истине, ибо такие споры бесполезны и суетны...
В комнату влетела, шурша сарафаном, Юдифь.
- Или мне показалось, но я слышала слово "блины"?
- Вам не показалось, - сказал Вадик. - Я употребил это древнерусское реченье в полемике с моим уважаемым оппонентом, для которого оно только некий символ, знак, в лучшем случае деталь интерьера, свидетельствующая лишь о миросозерцании хозяйки. Безо всякой надежды на какое бы то ни было иное его применение.
- Толик, не может быть? - воскликнула Юдифь, всплеснув полными обнаженными руками. - Вы, который знает меня тысячу лет, могли подумать, что я буду угощать вас знаками, символами и деталями интерьера?
- Но позвольте, - сказал франт. - Как раз наоборот! Этот незнакомый мне господин просто, извините, шулер, это как раз я утверждал разнообразие ваших, и не только эстетических, пристрастий - до живых и теплых блинов включительно!
- Кто-нибудь скажет мне все-таки правду?..
Юдифь так искренне была рада своему удавшемуся суаре, тому, что у нее всем так весело, что Льву Ильичу стало даже неловко: мало что пришел, привел с собой детей, а ему еще все тут не нравится!
- Ну хорошо, - продолжала Юдифь, - никаких оправданий, пусть скептику будет стыдно. Весной, как всем известно, у нас в России масленица, а потому прошу к столу...
В дверь торжественно вошла понравившаяся Льву Ильичу девушка-хлопотунья с деревянным блюдом, а на нем горка бледных блинов.
Лев Ильич поймал быстрый взгляд Веры, тут же отвернувшейся. В комнате начался веселый гвалт, говорили все разом, перешагивая через лавки и усаживаясь вокруг стола.