Лев Ильич вытер пот со лба.
- Пощадите, Костя.
- Ага! Ну так вот, станете прыгать из солидарности, чтоб убаюкать свое чувство справедливости?
- А если отвернусь, - ответил Лев Ильич, - если забуду о нем, обреченном на такую муку, тот рубль, думаете, мне не отыграется?
- Я вам сказал, кому чего и за что положено. Я вам прошлый раз говорил, кем человек спасается и будет спасен. А если не верите, предпочитаете ходить в церковь, пеняйте на себя... Тьфу, черт меня забери, давал же зарок ни с кем не говорить! - в бешенстве крикнул Костя. - Опять вынуждаете! Зачем вы пришли, договаривайте?
- Зачем я пришел?.. - переспросил Лев Ильич, переводя дыхание.
В нем нарастал знакомый страшный свист, визг поднимался, его снова раскачивали гигантские качели, сердце падало: ну зачем он действительно пришел сюда, знал же, что нельзя, что ни в коем случае, что забыть должен был адрес?.. Так затем и пришел, что знал, вот сейчас его раскачали, размяли, приготовили... "К чему?" - с ужасом спросил он себя.
Костя насторожился, прислушиваясь к чему-то за дверью.
- Сосед пришел? - спросил Лев Ильич. - Ваш "гегемон"? Несчастный какой-то мужик.
- Нашли несчастного! - Костя блеснул на него глазами, усы погладил. - Нет его, сегодня в ночную смену. Это жена укладывает мальчишку спать... Ну ладно, пускай ее. Так в чем у вас дело?
- Помните, как мы с вами встретились, Костя, тогда в поезде?.. Вы не один там были, Веру помните?.. Так вот, все, что произошло - весь этот невероятный ужас ли, счастье, не знаю, не могу сейчас придумать этому название, все связано с вами и с ней. С вами и с ней! Потому что все остальное, а поверьте, Костя, у меня за эти две недели - третья пошла, столько случилось, что уж не знаю, если вы мне обещаете это еще в тысячу крат увеличить - и от самого себя, не только от справедливости откажешься. Но это другое, это я, мое, со мной, из-за меня - я всему причина и пред всеми виноват. А тут...
- Что тут? - спросил Костя. Он сидел прямо на своем венском стуле, поглаживал усы.
- А тут меня коснулась такая мерзость, такой ад кромешный - уж не знаю, наяву или в бреду черном - да не наказание за грехи и постыдную слабость, не за мое ничтожество... Это, знаете, как если бы я в том, что вы мне наобещали, не зэком был, которому все эти тысячелетия или миллионы лет, то уж все равно! - уготованы без всякой надежды на амнистию, а охранником, вохровцем, который бы с дьяволом - собакой бегал вокруг, и всех, кто оттуда выползает, обратно бы зашвыривал...
- И это вы связываете...
- Нет, нет! - заспешил Лев Ильич. - Вы меня поймите, меня будто неудержимо тянет к вам - к ней и к вам. Мне иногда кажется, не вы мне все это говорите, а я себе сам через вас - вроде, как слышу, а без вас нет. И ее - не она меня на что-то тащит, у нее своя судьба, теперь там все кончено, а я в ней, через нее, такую мерзость в себе открываю - такую непосильно-сладостную жуть, что ради нее... Вы знаете, Костя, - прошептал Лев Ильич, недоуменно озираясь, - я на все готов, на самую эту мерзость, про которую в себе и не знал.
- А, это та дамочка, которая бывает в церкви и своими формами там?.. Ага. Да, головка может закружиться... А, теперь понятно, в чем ваша драма - вот откуда седьмая заповедь выскочила! Только я тут причем - не пойму? Я ее знать не знаю, да и на каком уровне вы меня с ней объединили? Темно что-то, болезнь у вас. Я не раз говорил, оставьте это, не для вас. Сидите себе тихонько - мне предоставьте. Вот он ваш хваленый отец Кирилл с его благодатью. А уж она не крестная ли вам?.. А кто?.. Да ладно, не мое дело... Ага, вот в чем загадка: мы вас вдвоем встретили, взяли за руку, она в постельку повела - а я куда?.. Успокойтесь, Лев Ильич, дама она привлекательная, наверное, дело свое знает, чего вам сокрушаться? Я ж говорю вам, я вам говорю, - у Кости блестели глаза, голос сделался звонким, поразвязнел. ("Напился, что ли?" - мелькнуло у Льва Ильича.) - Забудьте про эту заповедь - литература. Я разрешаю вас. Я. Да подумайте, Лев Ильич, ну о каком бы спасении могла идти речь, когда б таким шалостям следовало придавать значение? Добьетесь вы успеха или нет - велика ли разница - возжелали! Справитесь с этой, так за углом, да в той же вашей церкви другую увидите - глаза есть, не вырвали. Да и зачем такое членовредительство, изуверство? Что, по-вашему, провокация, что ли, - пустить человека в мир, перед этим миром уж совсем беззащитным? Научить его греху, для этого греха лучшим образом снарядить, а потом ему ж это усчитывать? Правильно вы заметили, - он ткнул дымящейся сигаретой в гравюру на окне, - про это и речи там не было и быть не могло. Че-пу-ха. Да что вы, для себя одного, что ли, стараетесь, вы ей доставляете радость, свою нежность материализуете, не одни слова-серенады современной женщине да еще с такими формами? Вполне гуманно: вы ее первым делом осчастливливаете... Это я на ваш интеллигентский язык все это перевожу, чтоб понятней было...
- Погодите, Костя, - попросил его Лев Ильич, еле-еле удерживая в себе ужас, он уже чувствовал, как погружается во что-то вязкое, как оно ползет по телу, подбирается к горлу, - вы себе все время, на каждом шагу противоречите, эта ваша разорванность, она и пугает меня больше всего, она и есть первый признак...
- Чего? - спросил Костя, покраснев от злобы. - Какие еще там вам признаки открылись? Вам надо, чтоб вашу похоть в церкви освятили, чтоб отец Кирилл на вас руки наложил - и тогда, с его благословения вы пребудете "плоть едина" уже безо всяких сомнений? Или у вас плоть от того другой станет? От того, что он над вами пошаманит? Может, и про это вам Христос заповедал?
- Сказано, Костя, что всякий, кто посмотрит...
- Ну а коли сказано - не смотрите. Мы с этого и начали. Противоречия у меня нашли. Ну а как вы - без противоречий? Глаза вам дадены - не смотрите, все прочее тоже, как я понял, у вас в полном порядке - куды денетесь? Противоречия у меня нашел! Это уж не черта ли вы углядели в противоречиях и разорванности?
- Черта! - выдохнул Лев Ильич.
Костя захохотал, Лев Ильич глянул на него и обомлел - он и не заметил, как это произошло: Костя сидел верхом на стуле, выбросив ноги в тех же клетчатых штанах, усы топорщились от смеха.
- Наконец-то! - смеялся Костя. - Ну и долго тебя приходится обрабатывать, чтоб вырвать признание. Дошло. Ну сегодня у меня дело пойдет поживей, а то с тобой все высокими материями надо было заниматься - церковь, иудеи, а вот он где, камешек-то запрятан! Да я и в те разы замечал интерес, а, вишь, все сбивался. Переоценил своего клиента.
- Чего надо? - с отвращением спросил Лев Ильич.
- Вашу милость. Только уж со всеми потрохами, чтоб не вывернулся, а то за вашим братом глаз да глаз нужен, чуть что - жаловаться бегаете. Давай кончать канитель, голубчик, больно много времени на тебя потрачено. Хоть оно у нас и относительное, а лишнего нету.
- Можешь мне... Веру предоставить? - спросил Лев Ильич, холодея от собственных слов.
- Делов-то, - отмахнулся его собеседник. - Вера, Маша, кто там еще? Наташу - ту, шаровидную, не желаешь попробовать, небось, глянул на коленки? Такая, брат, экзотика, лично я бы предпочел, чем с красавицей иметь дело банальность!.. Ну так как - не уговорил, заметано? Или Варю подождем - да не долго, лет десять, самая сладость, а время у нас, знаешь, десять лет, как одна минута промелькнет... Чего морщишься, верно тебя баба сегодня подсекла краской залился, младенчика увидев - чист, нечего сказать!