Выбрать главу

"Кто здесь за больным?.. - услышал Лев Ильич ее голос. - Обе? Ну еще бы... Вы кто ему будете?"

За дверью молчали.

"Что ж вы, отказываетесь, что ли? Только что тут базар был, а теперь язык, гляжу, проглотили..."

"Что с ним?" - услышал Лев Ильич Любин голос.

"Слава Тебе, Господи, вспомнили. Ничего с ним страшного. Локоток зашиб. Головка закружилась. Пусть полежит полчасика - забирайте. И кормить его надо с утра, чтоб голодный не бегал - уже не мальчик. А то кто-нибудь подберет. Такие не валяются. Я б на вашем месте не разбрасывалась... А это что?"

"Это его документы - из кармана вытащили. И записная книжка. Я по ней позвонила - вот телефон сверху. А на паспорте штамп - он в редакции работает, туда тоже..."

"Запишите, Лиза, а я потом... Можете зайти, только по одной, а то, видать, впечатлительный..."

Стукнула дверь, она, наверно, вышла. Зазвонил телефон.

"Приемный... Ой, где?.. В поликлинике? Бегу, бегу, пусть подождет... Чего ж ты сразу не позвонила?.. Полчаса ждет?.. Скажи, бегу, бегу..."

Еще раз стукнула дверь. Лев Ильич слушал установившуюся там тишину, да и машина утихомирилась...

"Мне за мою жизнь больше всего надоела темнота, - услышал он Любу. - Как вы сюда попали?"

"Вам же сказали - открыли книжку, вон на столе, позвонили."

"А в книжку-то как? Или там один телефон?.. Мне так, вот из редакции сразу сообщили... Да что я спрашиваю, какое мне дело. Так, по привычке, семнадцать лет привыкала, сразу не отвыкнешь. Теперь вы привыкайте - вон как его аттестуют, не валяются, говорит. Ну и слава Богу, подобрали, душа не болит."

"Погодите, Люба, выслушайте меня, я уезжаю... Я случайно здесь."

"Много случайностей. Поменьше-то правдоподобней было б. И незачем мне голову морочить... А я еще по глупости с ним поделилась, вот, мол, Вера Лепендина молодец, не дождалась, пока поздно будет, загодя рассчиталась с мужем. Действительно дура. Умна-умна, а как говорят: ума палата - ключ потерян. Да правильно, чего говорить, ваш не такой же, что ли? Да все они из одного теста, нагляделась на наших мужиков, этой, вон, может, в новинку... Ладно, еще отговорю, не дай Бог, - подобрали, пользуйтесь, цацкайтесь на здоровье. А что ж, вы еще ничего из себя, лет на десять меня, поди, помоложе, продержитесь. А там и вы ему, коль силы будут, не все заберет, ручкой сделаете. Только чтоб меня не вспомнил, да уж тогда что..."

"Послушайте, Люба, я понимаю, вы нервничаете. Мы действительно встретились со Львом Ильичем в поезде, еще где-то два-три раза наши пути пересеклись, но вы напрасно, у меня и в мыслях, и планы совсем другие..."

"Ну что это вы, голубушка, избавьте меня, уж не мыслями ли, не планами со мной собираетесь делиться, давайте без откровенностей, на что мне?.. Только планы-планами, а не об одной же себе думать. Что-то он у меня за семнадцать лет ни разу под колесо не кидался, да и без чая утром не отпускала... Ну что это я говорю-то, Господи! - крикнула она. - Вы не слушайте меня, забудьте! Ведь я радоваться должна, он значит, и правда, вас любит - ну не любил бы, не случилось бы так, у нас сколько лет, всякое бывало, но для него дом - я, Надя - всегда первое, там то, другое, но я-то знала, чувствовала, что мы такое для него. Раз он - такой, как он есть, с тем, что в нем, да ему чтоб решиться на такое!.. А если так, я радоваться должна, ведь так, Верочка, ведь так? Вы простите меня, это не я, это во мне все эти семнадцать лет кричат, которые я сама загубила, потому что все откладывала - по путанице, по своей бабьей глупости, по самолюбию, все откладывала то, что всегда жило во мне для него, всю мою любовь к нему, которая все случая ждала, чтоб ему преподнести, каждый раз на глупости, на чем-то срываясь, и так дальше, дальше... Вот сегодня, когда позвонили, когда бежала... Отчего это, Вера?.. Может, от того, что ушло, что не дотянуться, а пока было - цены не знала?.."

"Люба! - крикнула Вера, и там стул загремел ("Вскочила она, что ли?") - да не нужен он мне, ваш Лев Ильич, уезжаю я, вы что, не слышите меня? Совсем уезжаю, с мужем, с Колей Лепендиным, навсегда уезжаем..."

Там стало тихо.

"...Я вам не Люба, - зазвенел Любин голос, - а Любовь Дмитриевна..."

"Мне сейчас за визой, - перебила ее Вера, - ну что вы в самом деле, зачем это мне?.."

"Вот значит как... - медленно сказала Люба, - вот, стало быть, отчего он... на ровном месте споткнулся, под колесо... У него высокая любовь, а вы и тут ждать не захотели? Я вам, а вы... Недооценила я вас... Напакостили и бежите..."

"Встать, что ли, - лихорадочно соображал Лев Ильич, - это все уже невозможным становится..." Только слишком театральным было б его появление, а ему сейчас совсем не до эффектов. И голова еще пуще звенит...

"Да разве можно с ним так? - все звенел Любин голос. - Как вы могли? Я-то ладно, я во всем виновата, у нас с самого начала все не жизнь - все насмерть, кто кого... Да если б можно еще что-то было исправить - так нет, нет уж меня, понимаете - нет! Но вы-то что? Ну конечно, Коля пошикарней будет, вот оно что вам нужно, быстренько сориентировались, распознали, что по чем... Да ты... ты - шлюха, а я-то еще..."

"Вы меня, Любовь Дмитриевна, от откровенностей останавливали, а сами таким делитесь - мне ведь это тоже ни к чему. Не знаю, за что у вас там шло сражение ваши семнадцать лет, чего не поделили, дочь вырастили, что еще? А ежели так страдаете, ну найдете выход. Да уж наверно, не так там было, когда он за чужие юбки цеплялся. А со мной тоже все. Все я перечеркнула, все забыла. Нет меня тут больше. И совсем меня нет, только не так, как вас - у вас вон еще сколько сил, страсть какая! А я мертвая, понятно вам? Живой была б, отсюда не уехала. А мертвые не бегают, ошибаетесь - они... А помирать все равно где. И от него бы не отказалась, если б живой была. И неправда, что Лепендин... это все не так - не вам понять."

"Господи! - крикнула Люба. - Какой же он несчастный, бедный, бедный Лев Ильич!.."

И дверь там хлопнула.

Лев Ильич лежал с закрытыми глазами: "Теперь-то уж все, что ли?.."

Потом он услышал, как там так же быстро, срываясь, набрали номер телефона.

"Коля?.. - услышал он. - Это я... Понимаешь... Когда сейчас?.. Да жив-здоров. У него случайно в записной книжке оказался наш телефон... Не знаю, почему именно нам. Кому-то надо было позвонить... Любе?.. Нет-нет, не звони, ее нет... Я звонила. Его надо увезти отсюда... Ну да, действительно, почему мы должны заниматься... Но раз я здесь... Погоди, а завтра нельзя?.. Ну хорошо, что ты злишься! Паспорт мой у тебя?.. И билеты тоже обязательно сегодня?.. Конечно, лучше завтра, что за истерика. Значит, завтра?.. Ну не кричи, еду, еду. Значит, где?.. На углу, возле сберкассы?.. Не опоздаю..."

Брякнула трубка и сразу открылась дверь. Она, видно, подошла к нему, наклонилась, он слышал ее дыхание, боялся хоть чуть приоткрыть глаза, чтоб не задрожали ресницы.

- Прощай, Лев Ильич, - прошептала Вера, - теперь навсегда. Ты знаешь, что все не так. Ты знаешь меня, ты же мне веришь... поверх всего. Прости меня...

Стукнула одна дверь, вторая, в ушах звенело от тишины.

Он полежал еще несколько минут, медленно приподнялся, сполз с каталки, с трудом натянул свитер, пиджак, захватил пальто, портфель и открыл дверь.

В соседней комнате никого не было, отодвинутые от стены, как живые, стулья - вот здесь они только что сидели.

На столе, возле телефона лежала его записная книжка и паспорт. Он раскрыл - паспорт был действительно его.

Он сунул в карман книжку, паспорт и открыл дверь в коридор. Он дошел только до угла, надо было переходить улицу, а тут конец рабочего дня, безумные машины, толчея на мостовой, рев, он и приостановился, ноги дрожали.

"Напугали, что ль, теперь до смерти все по одной стороне буду ходить?..он нашарил сигареты, спички. - Ну раз могу курить..."

Его ветерком обдуло, он с трудом прикурил, морщась от боли в локте, поставил у ног портфель, да и загляделся на небо, привалившись к стене дома, прямо на углу. Солнце садилось не видимое отсюда, за домами, а небо розовело сквозь дымку. Что-то ему за город захотелось, чтоб деревья росли свободно, не в асфальте, чтоб мокрая земля, оживавшая на глазах, зелень неведомо откуда, чтоб пахнуло прошлогодней прелой хвоей, потянуло дымком... Эх, сколько еще прекрасного на свете! Что ж, раз жив остался, надо жить.