- ...конечно. Мама теперь хоть вздохнет, - услышал он голос Иры, когда машина остановилась на перекрестке. - Ты и представить себе не можешь, как он всех нас извел - это же три года, уже и конца не было: ни в дом никого привести, ни уйти - маму жалко. Да и девочка моя - ты не видел ее? Ну да, тогда она была совсем маленькая, а теперь мы ее к соседям увели - зачем ей на это смотреть? Он, правда, ее никогда не обижал, все конфеты пихал, но грязь-то, грязь какая!.. Нет, знаешь, я думаю, долг врача прекращать такую жизнь - ему все равно, а другим, уж конечно, лучше...
Лев Ильич поежился, машину опять занесло, гроб тряхнуло еще сильней, и дядя Яша, видно, крепко приложился там о свою алую крышку.
- Что это такое?! - вскрикнула та же дама. - Ну что ж вы молчите?..
И опять ей никто не ответил. Город кончился, мелькали овраги, жиденькие рощицы...
- Куда мы едем? - спросил Лев Ильич. - В новый крематорий, что ли? - и он вспомнил страшное это сооружение - смесь дешевого советского модерна с конторской казенщиной. Был, и там уже был Лев Ильич.
- Ну что ты! - с какой-то даже гордостью воскликнула Ира. - Ты разве не знаешь эту дорогу? Мы кладбища добились. Там ведь бабушка похоронена, но все равно надо было получить разрешение - дошли чуть не до секретарей московского комитета. Он старый большевик, имеет право - пятьдесят пять лет стажа...
- Какого стажа? - не понял Лев Ильич.
Ира посмотрела на него, даже плечи подняла возмущенно.
- Папа с тысяча девятьсот девятнадцатого года в партии. Ты что, забыл?
"Мать-то получше была..." - безо всякого сожаления отметил Лев Ильич. Похожа, но не то совсем, какая-то стертость, пройдешь - не заметишь, а мимо тети Раи никто не проходил. Да что уж говорить, многие там спотыкались...
- Ты знаешь, как это было? - горячо, с азартом зашептала Ира. - У нас уже разрешение в кармане, ходим по кладбищу, а бабушкину могилу найти не можем - с похорон там не были, разве узнаешь!.. Ты был тогда на бабушкиных похоронах?
- Меня в Москве не было, - ответил Лев Ильич, и ему вспомнилась высокая сухая старуха, умная, добрая, позволявшая себе только пошутить другой раз над глупостью внуков, да и всех, кто бывало лез к ней со своими утешениями и советами. Все потеряла бабушка при жизни, всех детей - вон и Яшу не дождалась. Да что потеряла, а раньше-то, когда еще все у нее было - и муж, и дети, и дом полная чаша, а такое творилось в том доме...
- ...Ходим, понимаешь, грязь по колено, сейчас увидишь, там все изменилось, хоронили-то летом, ничего не поймешь. А на новом месте нипочем бы не разрешили, хоть и стаж пятьдесят пять лет. Нашли, когда я уж отказаться вздумала. А там бабушкина плита, дерево большущее - могильщики не хотят копать: "Не будем и никакое нам ваше разрешение не нужно!.." Сто пятьдесят рублей запросили. На сотне договорились, но обещали хорошо, в полную глубину.
По обеим сторонам дороги замелькали кресты, потом кладбищенская стена они приехали.
Снег валил как зимой, но мокрый, Лев Ильич сразу же плюхнулся в грязь, глина была жирная, еле ботинки вытащил.
Гроб поставили на каталку, Ира с каким-то мужчиной пошли оформлять документы.
Почему ему казалось, что много людей? Шесть человек стояло вокруг каталки, зябко ежились, прятали посиневшие лица от мокрого снега, обтирали платками, сморкались и кашляли.
Подошла Ира с мужчиной.
- Это из нашего ЖЭКа, партийный секретарь, видишь, как уважали Яшу, сказала тетя Рая, и Лев Ильич так и не понял, всерьез она говорит или с горечью.
И сразу подскочил старик в ермолке, в каком-то длиннополом пальто, в глубоких калошах, на которые наползали мокрые в бахроме штаны.
- Кого хороните? - пропел он.
Лев Ильич только в еврейских анекдотах слышал, чтоб так говорили. Старику не ответили.
- Аид? - спросил он Иру, безошибочно определив, кто здесь главный. - Махем а муле?
- Ничего нам не нужно делать, - Ира оглянулась на мужчину из ЖЭКа.
- Как не нужно? - пропел старичок, он сдвинул ермолку, и Лев Ильич увидел слуховой аппарат на веревочке. - Как не нужно? Нужно! Еврея хороните.
- Он был коммунистом! - сказала Ира и с брезгливостью посмотрела на старика.
- А коммунист не человек? - удивился старик. - Тоже человек, а еще еврей ему и бриз делали...
- Иди, старик, ничего не получишь. Не нужно, сказано тебе? - подошел ЖЭК.
- Ну не нужно, так не нужно, - пробормотал, отодвигаясь, старик, но когда каталка двинулась, пошел следом, бормоча что-то себе под нос.
По асфальту аллеи каталка шла легко, но как только они свернули вслед за Ирой на боковую дорожку, колеса сразу увязли, они с трудом вытащили их, чуть продвинулись, завязли снова, перенесли каталку на руках, продвигаясь шаг за шагом.
- Да отдайте вы подушку! - услышал Лев Ильич голос все той же дамы в пенсне. - Помогли бы лучше.
Лев Ильич поднял голову, смахнул с глаз пот: дама в пенсне взяла из рук ЖЭКа шелковую красную подушечку, на которой блеснула медаль. "Да, конечно, медаль!" Они еще выпили тогда с ним - "За победу в Отечественной войне", он ведь и на войне побывал меж двумя лагерями...
Они еще продвинулись и совсем встали. Дальше была лужа, Ира провалилась в нее по колено. Седой старик и старшая из сестер Рита с красной крышкой тоже стояли посреди лужи.
- Тут только на руках, - сказал ЖЭК, - транспорт не пройдет.
Они подняли гроб и пошли прямо по луже, не глядя под ноги - да уж на что было теперь глядеть.
Ира вдруг спохватилась, что надо было свернуть раньше, они двинулись в другую сторону, а потом, выбившись из сил, поставили гроб на ограду, поддерживая, чтоб не упал.
Все молчали, и казалось, этому не будет конца. Снег перестал, но тучи висели низко, вот-вот опять повалит, ветер петлял в памятниках, а Ира, отправившаяся искать могилу, куда-то пропала.
- Может, покурим, - спросил Лев Ильич парня лет тридцати в шляпе и заграничной хрустящей куртке, вроде бы, Ириного мужа.
ЖЭК глянул на него укоризненно.
- Не положено над покойником, уж дотащим...
- Сюда! Сюда!.. - услышали они Ирин голос. Она кричала, как в лесу, размахивала руками, показавшись далеко за поворотом дорожки, в стороне, противоположной той, куда они все время шли.
Они двинулись к ней.
Скоро и дорожка кончилась, теперь они тащили гроб, продираясь меж железных оград с черными, мокрыми памятниками, перед Львом Ильичем мелькали шестиконечные звезды, еврейские имена, хлюпающие красные носы его спутников...
- Стоп, - сказал ЖЭК, шагавший впереди. - Дальше хода нет.
Они опять поставили качавшийся гроб на решетку. Надо было каким-то образом пролезть через две-три ограды. Ира оказалась там, впереди, горячо жестикулируя, она визгливо кричала, обращаясь к могильщикам: прямо перед ней картинно выставился ражий мужик в расстегнутой на волосатой груди рубахе, второй сидел на сваленном памятнике в лихо заломленной зимней шапке и курил, сплевывая в невидную отсюда яму, третий стоял в яме по грудь и весело глядел на разошедшуюся Иру.
- Вы только поглядите! - пролезла к ним Ира. - Мы ж обо всем договорились, а тут... - она осеклась, взглянув на мать.
Лев Ильич, оставив гроб, протиснулся меж оградами к яме. Он увидел разбитую плиту с обломанной надписью. "Бабушка..." - мелькнуло у него. Веселый мужик стоял прямо в желтой жиже и, когда Лев Ильич подошел, лениво выбросил лопату жидкой глины - брызги ударили Льву Ильичу в лицо.
- Извиняемся, - сказал веселый мужик, - пыльная работа.
- Ну смотри, Лева, - клокочущим шепотом запричитала Ира, - договорились, что воды не будет, что глубоко, а тут...
- А тут и сделать ничего нельзя, смотрите сами какой грунт? Да погода. Это не летом помирать. Тут и за две сотни не станешь. Смысла нет, - вразумляюще сказал мужик в рубахе.
- Да вы не расстраивайтесь, - поднялся с памятника тот, что курил, - еще минут двадцать - все будет в ажуре. - Он бодро спрыгнул в яму, погрузился по грудь в жижу и быстро, ловко начал выбрасывать глину.
Лев Ильич отошел к гробу.
- Что там, Левушка? - спросила тетя Рая, подвигаясь к нему. - Ира мне не разрешает вмешиваться, а ее всегда обманывают. Господи, уж и похоронить нельзя по-человечески...
- Сейчас, тетя Рая, - сказал Лев Ильич, вытирая платком лицо, - они еще не готовы. Чуть-чуть подождем.