И Маркс ему не понравился. И, раз уже на то пошло – а разве здесь Германия? Или завод какой–нибудь? Или немецкий хрыч живого рабочего никогда не видел? То есть – немец тогда написал книжку про немецкую экономику, а краснопузенки восприняли ее как руководство к действию сейчас и здесь. Понятно ж, что дела не будет, то примерно як барана в бричку запрягать, – четыре ноги, роги, большой, сильный. Да только не ездят на овцах, хоть они тоже домашняя скотина.
Да и с пролетариатом не все гладко выходило – видел Голодный бедняков, и делились они на две категории – один жилы рвет, зарабатывает, света белого не видит, а второй – самогон жлуктит да жинку бьет. Первый, по Марксу – это будущий эксплуататор, а с пролетарием, что ко второй категории относится, даже присесть на одном поле неохота. Ему удобно не иметь орудий производства, если марксистскими терминами говорить, а по–простому – не будет он работать, потому что не хочет. Да и странно выходит – царя свергли, землю поделили, то хорошо. Может, и не надо никакой диктатуры? Нет, повылазили большевики откуда–то, сначала сюда немцев пустили, потом сами пришли, як саранча на поле пшеничное.
Хватит. Скот бессловесный слушается да под ярмом ходит. А человек на то и человек, чтоб вольным быть. Як там у Ножа поют – висит яблочко цвету броского, мы Деникина побьем после Троцкого! Да только за волю платить треба. Семеро убитых, что за Голодным пошли. Будет в Терновке плач великий, будут вдовы атамана клясть, что на такое дело подбил. Да только и у чоновцев и жены есть, и дети есть. Тоже по ним плакать будут. Такие вот дела. Пулеметчику спасибо, не растерялся, иначе постреляли бы краснюки всех. Одно дело – продотряд перехватить, а другое – такой бой выиграть. Нужно опытных бойцов искать, а то положат ведь всех. Верил атаман в вольную–самостийную Украину, да хоть вера горы движет, но на ней далеко не уедешь. Где опытных бойцов узять? Чоновцы сдавшиеся сами сопли на кулак наматывают, старый Дорошенко такой боец, як с соломы – миска, шо тогда, шо сейчас, он одним глазом вдаль не видит, а вторым близко не видит. Аж смешно.
О, уже люди выходят, смотрят, кто теперь будет. Пулеметчик уже с Кондратихой балакает. Еще рахуба на мою голову, раз мы село взяли, а мы ж его взяли, то надо ж так себя вести, шоб нас ночью вилами не попротыкивали. И с пленными что делать? Нет, этого, со значком комсомольским – на яблоню. Ветки у нее мощные, не поломаются. О, еще один, аж трусится от злости. Шо, матросик, доплавался? От и будешь висеть рядышком. Ты – слева, он справа. А осенью вырастут из вас хорошие яблоки.
Процюк влетел в хату, начхав на все правила приличия, с изрядно помятой телеграммой в кулаке. Заболотный уронил ложку, вскочил сам. Неужто? Да, на потном клочке бумаги точки и тире морзянки четко складывались в «тетя соня варит варенье из абрикосов». Придется теперь самому ехать, докладывать, и ждать развития событий. Надо было с Матюшенко в рейд пойти, сам бы поучаствовал, а то – сиди, работай передаточным звеном, как тогда, у красных. Тогда повезло – важную операцию сорвал, да одного умника выручил. А теперь? Сколько на Левобережье повстанцев, которые могут наносить краснюкам реальный вред, а не висеть на телеграфных столбах после неудачного налета на губчека? А то Матюшенко, конечно, хороший человек, но сколько там могут сделать двести человек, двести лихих рубак против деникинцев, у которых и пушки, и даже те новомодные танки. Будем надеяться, что у Петлюры снабжение не хуже. За всеми этими мыслями повстанец незаметно дошел до хлева. Нет, свой мерин не подходит, тут скорость важна. Где там у нас Семенов? Занят? Сильно занят? То скажите ему, что кобылу я верну.
Рыжая благосклонно слопала морковку и даже, из уважения к чужому человеку, не надулась при заседлывании. Телеграмму в ставку, конечно, было бы проще отправить, но здесь телеграф был благополучно уничтожен еще когда немцы были – аж столбы повыкорчевывали. Процюк из Катеринослава трое суток добирался, одного коня загнал до смерти, второй еще не сдох, но уже не жрет. Так что придется донской кобыле поработать ногами. Семенов только матюкнулся вслед. Победа мировой анархии – дело нужное, но Рыжуха ведь породистая, да и существо безгрешное, жалко ее, ежели застрелят по дороге.
Шульга сидел на крыльце, курил, и тошно ему было совсем не от местного злого самосада. Отбились. Да многовато народу положили. Кто ж знал, что долгожданная подмога не пришла, подкрепленье не прислали? Вернее, Троицкий, вместе со своей сотней сабель, взял – и перешел к золотопогонникам. От правду люди кажут – нельзя большевику верить, нельзя. Даже если он самолично царских офицеров резал и с тобой самогон с горла пил. Студентик, дрянцо, бывший юрист–правовед. Выгнали за чтение Маркса и пропаганду среди других студентов. А потом доля свела Шульгу и Троицкого в одну роту, и много чего было, и под огнем кинжальным ползли, и Гончаренка вытащили вместе, хоть тот и помер через два дня в лазарете, и с австрияками вместе братались, от смехота была – они шнапс пайком своим закусывают, а мы – от такенный шмат сала увели где–то. И в комитете солдатском вместе были, Троицкий – уполномоченный, а Шульга – все остальное, расстрельная команда. И до батьки вместе пришли, да потом и разошлись, Троицкий больше к штабу лез, а Шульга кто? – пехота драная, битая–рваная. А теперь – только и радости, что по дроздовцам раз шрапнелью дали. Будет хлопцам братская могила. Илько, может, вычухается, он мужик сволочной, такие умирают на мягкой перине в девяносто лет, пуская счастливые слюни, в окружении правнуков. Бондаренко тоже живой, вроде бы. Воскобойникова – все. Ярошенко – мабуть, в раю. Бо пеклом его не испугаешь. Этих, что с Чернояровым, много полегло, так хоть не одни. Дали чертей их благородиям. Григоренко – куда–то делся. Куда ж он делся? И какой у нас расклад? А расклад у нас поганый, бо Татарчука тоже зацепило. Так зацепило, что ему впору нову хату ладнать, которая с шести досок. И грамотных сейчас – аж трое, этот, поганец у черкеске, Кайданов, если его не убило, и собственно командир. То добре, что та затея выгорела, да только де тот Петлюра?