– Та мы ж не адскую машину делать будем, и не македонку, я против, – прошипел Палий, глянул на дверь, облизнулся выжидательно.
– Себя в командиры предлагаешь? – Кайданов пытался рассчитать вероятность, как же добраться к Каретникову. Выходило плохо, гораздо больше хотелось спать и жрать, причем одновременно.
– Нашо себя? Я дурной, я рубать хорошо могу, а командиру еще и думать треба.
Кайданов выронил самокрутку. За такое морду бьют. Но Палий физически посильнее, да и не время сейчас отношения выяснять.
– Динамитчик, оно и видно. Як подорвать – то ты можешь, а як уйти – то ты не знаешь. Твоих же багато побили.
И что тут скажешь?
– Ты шо, Матвеева предлагаешь? Ты, по сравнению с ним, нормальный человек.
Матвеев выглянул из–за учебника, пробормотал что–то, опять уткнулся в книгу.
– Павлюка можно, или того, с серьгой. Но Павлюк лучше, он тутешний.
Кайданов сглотнул. Оба кандидата были, как тут говорят, в горячем купаны.
Обсуждение прервала фрау Штейн, со сковородкой картошки с салом, луком, да еще и яйцами залитой. И бутылью самогона, да не буряковки простецкой, а благородного сахарного, прозрачного, с голубоватым оттенком.
Палий тряхнул давно немытыми лохмами, мол, не пью. Кайданов убрал бутыль под стол – не вчера родился, знает, что можно добавить для таких вот гостей. Матвеев положил учебник на колени, вгрызся в картошку, обжигаясь и прегромко чавкая – никаких манер у человека. Кайданов глянул на сковородку, облизал ложку, сунул за голенище когда–то офицерского сапога. Палий выдернул из–под носа у товарища особо поджаристую шкварку – хорошо, тепло, не стреляют, не рубают, перина на кровати. И как это их не спалили? Ясно, что белых подкармливали и все такое, но чего их никто другой не спалил?
Крысюк сидел под мокрым явором, на мокрой земле и пытался закурить. Похоже, кто–то убил не одну жабку – вода стеной стоит. Хлопцам хорошо – сидят по хатам, делят добычу. А ему – стоять еще часа три, до заката, да думать, шо за вещи на свете бывают. Ясно, что Шило – это така фамилия, шо и не поймешь, хто то. Но это ж перебор – мало того, что баба, так еще и в дочки половине людей своих годится, гимназистка восьмого класса! И хорошо так атаманит, не поймали ее ни ЧОН, ни красноармейцы. Зато понятно, чего командира отдельного боевого отряда имени товарища Маркса нашли в оскопленном виде. Крысюк надеялся, что бедный краснопузый помер до того, как. Ножа при штурме эшелона убило, теперь его бандой Черный командует, а Голодный пошел в гости к черт–те кому, и взял с собой три немецкие гранаты и здорову бутыль самогону. Все люди як люди, а этот – Вужик. Хотя б Гадюка, а то – Вужик! Это шо, шоб краснопузенки лопнули со смеху? А вот и смена пришла, кто–то из людей Черного – шинель красноармейская и шашка по земле волочится. Махновец поспешно шмыгнул в хату.
Шило без шинели. Интересно, хоть она все равно в штанах да гимнастерке, шо на ней мешком висит. Косу расплела, волосы чешет. Будто другого занятия найти не может. Ей генерал Корнилов не родственник? Крысюк оглядел хату – не дуже, пол, правда, деревянный, так стены бруднючие, окна бруднючие, потолок закопченный. Тут безрукие живут или як? И хтось жрал семечки та не поделился. Неплохо бы комусь взять веник в руки. Крысюк сел на лавку, стащил правый сапог. Подметка вроде целая, а портянка явно мокрая. Не было печали! Ага, отут, кожа порвалась, хороша така дырка. А казали, шо год чинить не будешь. А всего–то три месяца после той починке в Мариуполе проходил. И де зараз той Мариуполь, кем там занят? Чи остались еще махновцы? Беженцев треба пошукать, только кто ж до большевиков полезет, с юга до Киева, променяет белый хлеб на пайковый овес?
Шило отложила гребешок, развернулась.
– Тоже мне, атаман. Я б тебя три раза стрельнуть мог.
– А у тебя руки сапогом заняты, – Шило выудила из кармана ободранный браунинг, покрутила на пальце.
Крысюк пристроил портянку на веревке, рядом с чьей–то мокрой рубашкой, снял второй сапог. Спорить ему не хотелось.
– Яки планы?
Шило передернулась, будто ей кто за шиворот червяка кинул.
– А ты вообще кто? Я тебя в первый раз вижу.
Крысюк почесал в затылке, заодно изничтожив упитанную гниду. Хоть мой голову, хоть не мой – все равно заводятся, падлюки.
– Женатый человек.
Шило, на всякий случай, опять сунула правую руку в карман.
– Так шо ты меня не привлекаешь, да и тощая слишком, все бока отлежишь.