С улицы было слышно ругань на тему сенокоса и разных там помощников, шоб их об землю да с размаху. Да, когда Паша пытался что–то делать руками, получалось очень странно. Хотел местным помочь, сена накосить – и накосил, только косу сломал в процессе. А хорошо летом на свежем воздухе покурить, да еще и после сытного завтрака. Прогрессор лениво любовался цветами возле хаты, пытаясь вспомнить, как же они называются, оранжевые такие цветы, еще вроде бы они лечебные. Тихо, тепло, куры кудахчут, прямо идиллия.
Хлопцы потихоньку на улицу выходят, по селу бродят, глядят, что да как. Кайданов – к Черноусу пошел, допивать самогонку и в обстановку вникать. Крысюк и Деркач – нашли себе занятие, молотить помогают, один цепом машет, второй снопы тягает. Ну нет у солдатки ни молотилки, ни мужа, зато урожай хороший вырос, и перезимовать хватит, и в следующем году поле засеять.
Только на яблоне флаг черный развевается, с черепом, косой и надписью «Смерть усем буржуям!», только у людей за плечами винтовки висят, только нет той войне конца и края – Петлюра с красными сцепился, по лесам гуляет тридцать восемь атаманов, у каждого своя политическая программа, по степям – вдвое больше, да и в плавнях не только сомы плещутся вечерами. Возле Одессы тоже анархисты с белыми схлестнулись, только не махновцы, а какие–то другие. И такие ж те анархисты неуловимые, что только диву даешься – телеграф испортили, рельсы взорвали – а никаких зацепок. А еще такое рассказывали, что Деникин Шкуро не то застрелил, не то повесил. Вроде и брехня, а что–то нету Волчьей Сотни. Палий аж загрустил по этому поводу – он себе волчий хвост хотел, а ни одного ихнего бунчука не видать. Хоть на охоту иди.
Вот и Могилин, на крыльце сидит, винтовку–трехлинейку в обрез превращает, по огрызку ствола напильником водит, и самокрутку смолит. Возле него этот, из новеньких стоит. Очерет или как там его? Да, точно он, пиджак черный, как у гробовщика, и цепочка латунная по пузу вьется, правда, часы на ней не работают, остановились на без пятнадцати четыре, и стекла нет. Зато выглядит человек импозантно, в память о былых временах. Не так давно Очерет командовал двумя десятками веселых хлопцев. Но после боя с крупным кавалерийским отрядом хлопцы переселились в лучший мир, а сам горе–атаман пошел к махновцам. А вот и наш похмелившийся командир. И, кажется, с хорошими новостями.
Гудит земля под копытами, шуршит трава под ногами, скрипят колеса несмазанные да фыркают терпеливые серые волы. Жарко, пыль за валкой тянется, на зубах скрипит. Подремать бы сейчас в холодочке до вечера чи на речку пойти. Да у бедра наган приткнулся, да карман гранта оттягивает, да сабля в ножнах пригрелась.
Поручик Феоктистов проклинал анархистов вообще, махновцев в частности, лето как время года и погоду на сегодняшний день. Сейчас нужно сидеть на веранде, есть сладкую бухарскую дыню, именно бухарскую, а не эту местную кислятину. А вместо этого – тащись по степи, отгоняй слепней от кобылы, и молись, чтобы в селе тебя не напоили крысиной отравой. Фронта как такового нет, разведчики с ног сбились, шифровка в последний раз пришла такая, что даже вспоминать неловко, что там было зашифровано, будто пьяный балтийский матрос писал. И, почти одновременно с этой издевательской шифровкой, прошел нехороший слушок, будто Маруся в степи объявилась. А фамилия у этой Маруси – Никифорова. Видно, к ней и сбежало новое пополнение из местных, променяло погоны на анархо–террористку. И, раз уже на то пошло, где жалованье? У поручика были сильнейшие подозрения, кто прикарманил его деньги. И этот кто–то совершенно точно носил красивые золотые погоны, а не френч без знаков различия. И даже расстрелянный махновский лазутчик настроения не улучшал. Тупой, звероподобный, лохматый убийца, из которого не удалось выбить ничего важного. Или это Ярчук, перебежчик от махновцев, переусердствовал с допросом? Он выслужиться хочет, вот и старается изо всех сил. И, вроде бы, Ярчук этого лазутчика даже знал, по имени назвал. Подозрительно, надо не забыть сообщить куда следует, а то слишком этот перебежчик тянется, просто юный доброволец с плаката «А почему вы не в армии?» Из размышлений поручика выдернул поспешный доклад Лобанова. Впереди – село Змеевка, возле него – бахча с огромнейшими арбузами, а махновцев не видно и не слышно. Да, привал – дело нужное, но название Феоктистов уже когда–то слышал. Да, точно, это в прошлом году усмиряли возомнивших о себе крестьян и собирали продовольствие для армии. Но тот активист, с серьгой в ухе, был мертв, запорот шомполами, давно съеден червями. Но его сожительница была просто идеалом женской красоты– в меру грудастая, в меру задастая, не отбивалась, не вырывалась, только слезы глотала. А вот что с ней потом стало – Феоктистов не знал.