Трохим куда–то делся. Скорее всего, передислоцировался на кухню, уже и темнеет, жратоньки хочется. Точно, горшками гремит. И командир с белобрысым за ним подтянулись.
– Куда мы катимся! Баба в хате, а горшки пустые.
Юнкер промолчала. Утром в одном из горшков была тыквенная каша, но питаться ведь ей чем–то надо?
– И готовить их благородие не умеют, – гнусная тварь опять подала голос.
– А тебе какое дело?
– А ты еще поплачь, пока время есть, – Палий с немалым усилием сел на лавке, кривясь от боли.
Зеленцова молча прошла в кухню, которую три мерзавца старательно перевернули вверх дном.
– Ваш ручной монстр Франкенштейна куда–то собрался.
Командир сдавленно выругался и кинулся к горе–пациенту. Белобрысый прыснул.
– Весьма точное сравнение. Какое странное кухонное полотенце, вы не находите? – Паша не терял надежды познакомиться поближе. Такие формы! И образование впридачу.
– Это моя блузка!
Блузка была мерзкого защитного цвета и хорошо скрывала лучшие, по мнению Паши, части непонятного человека.
Почему она одна? Почему хату так охраняли – двое вооруженных до зубов солдат, ныне покойных. Какая жалость. Почему у нее нет оружия, несмотря на ее слова насчет присяги?
Дверь хлопнула второй раз. Франкенштейн и его монстр вернулись. Теперь главное им это не ляпнуть. Палий необразован, он и не поймет, а вот командир… . Не стоит провоцировать человека, который хорошо стреляет.
– И кто тут у нас? Феминистка–суфражистка? – эсер по своей привычке загнал жертву в угол и смотрел на нее равнодушным взглядом. Паше это все не нравилось. Очень не нравилось.
– Я не увлекаюсь подобными глупостями!
– А зря. Тогда кто? Любовница Сиротенко? Деньги его мы уже и без тебя нашли.
– Кто любовница Сиротенко?! Я?! – так несчастную Зеленцову еще не оскорбляли. – Он меня вообще повесить хотел после боя!
– Уже интереснее. Значит, имеем дело с юницей–идеалисткой, лозунги вместо мозга. Даже жаль. Ладно, хлопцы обойдутся. Выводи ее, а то тут пол мыть неохота.
Паша только вздохнул. Вот тебе и познакомились.
– Я ее убивать не буду.
– А ты все равно петлю вязать не умеешь, чистоплюй.
– Лучше быть чистоплюем, чем фанатиком, – Паша понимал, что сейчас его пристрелят прям вот здесь.
– Сопляки. Я в вашем возрасте экзамены заваливал, – эсер тряхнул головой, – деточка, ты хоть людей убивала?
Юнкер Зеленцова потупилась. Браунинг у нее был, а вот стрелять по махновской мрази и красным уродцам еще не приходилось. Дядя ее попросту не пускал в бой.
– Ладно, живи. Спирохета несчастная.
– Кто? – слово звучало непонятно.
– Возбудитель люэса.
Паша облегченно выдохнул. Еще только перестрелки не хватало. И так – лучшие бойцы лежат пластом, патронов – кот наплакал.
– Снимите вашего хлопчика с нашей крыши! – в хату протиснулась крайне объемистая женщина в полушубке и платке, одинаково разрисованных розочками.
– Что он там делает? – эсеру для полного счастья не хватало только гимназистов–удавленников. До этого момента.
– Сидит, слезть не может! Подсвинка нашего испугал, тын сломал.
Зеленцова расхохоталась.
Диспозиция была такой – гимназист Митенька на крыше, в трубу мертвой хваткой вцепился, лестницы никакой не наблюдается, в огороде роется жилистая, поджарая, полосатая тварь. Насколько Паша знал, домашние свиньи вроде как пятнистые.
– Это кто?! – эсер резко успокоился.
– Это наша льоха подрыла сарай и сбежала в плавни. Мы ее потом поймали.
Полосатая тварь дожевала посадки и уставилась на новых зрителей.
– У него зубы, – Паша понял, что зря пошел вместе с командиром.
– Клыки у него, как у папаши, – эсер лихорадочно рылся по карманам, выискивая там сухарь.
– Ваша свинка согрешила с диким кабаном, – пискнул гимназист.
– Паць–паць–паць, хочешь кушать? – эсер кинул метису сухарь. Подсвинок схрумкал добычу в секунду и вновь уставился.
– Гражданочка, заманите эту зверюгу в сарай. Объедками. Потом уже хлопчика снимем.
К обоюдной радости, идея оказалась удачной. Подсвинок, наевшийся морковки, мирно чавкал дополнительным ведром помоев в хлеву, женщина причитала над остатками буряков и капусты, а гимназист любовался с крыши закатом. Пока еще лестницу найдут. Паша мечтал оторвать маленькому поганцу уши. Вот только слезет. А пока и тын надо починить. О, вот и лестницу нашли. За три хаты. Сейчас кому–то будем уши драть!
Гимназист слетел с крыши, как птичка, и куда–то ретировался.