Хата была богатая, с обоями в цветочек и половичками. И кровать пострадавшей была пышная, с пятью подушками и кружевным покрывальцем. Возле кровати валялся листок бумаги, скрученный фунтиком.
– То не ваше? – эсер нагнулся, поднял инородное тело. В фунтике оставалось немного белого порошка. И похоже было, что это не соль или там сода. Импровизированный сыщик лизнул палец, смахнул им остатки порошка, лизнул, передернулся.
Лось, в свою очередь, пока командир отплевывался, вспоминал, у кого в селе может быть доступ к белой бумаге. Хорошей тонкой белой бумаге. У Паши – тетрадки и носовые платочки, но тетрадки в линейку, а у платочков не та структура. На них цветочки вытиснены. А тут – обычный белый лист. Командир, отплевавшись и зажевав остатки кокаина моченым яблоком, принялся ворошить кровать. А вот и пуговица! Белая, с синими нитками в ней. С полустертым гербом. Не орел двуглавый, а какой–то вензель. 1Г можно прочитать.
– Пойдем брать гимназиста, – эсер невесело улыбнулся.
Лось икнул. Такой приличный мальчик с виду был. Вел в блокноте дневник. Сколько ему? Шестнадцать, семнадцать или даже меньше?
Паскудника на постое не было. А хозяйка хаты была глуха, как пень. Белье, а точней – подштанники жевала меланхоличная серая коза. А на столе лежал небольшой
блокнот в синей коленкоровой обложке. С тонкими белыми страницами.
– Ну молодежь пошла. Я в его возрасте такого себе не позволял.
Лось не ответил. Воспоминания командира его как–то не интересовали. Вот дальнейшая судьба Митеньки – это да.
– Маленькая везучая гнида. Он у меня месяц жрать стоя будет. А то и два. Он сам не знает, какой счастливый, – эсер достал из кармана браунинг, навел на дверь. За окном хозяйка отгоняла козу. Впрочем, белье можно было выкинуть. Или подарить кому–нибудь одноногому, без правой ноги по колено.
А вот и эта сволочь! Лось предусмотрительно слез на пол, командир и без того сидел так, чтобы его не было заметно в окно. Окно, впрочем, было грязное и практически непрозрачное.
– Твоя пуговица? – гимназист сначала дернулся за револьвером, но заметил обрез и резко успокоился.
– Вы не имеете права!
– Да ну. Лист из блокнота – твой, больше в селе такой бумаги ни у кого нет, пуговицы у тебя не хватает, нитки свисают. А ручками тут не дрыгай, у меня нервы испорчены царизмом.
– И что дальше?
– Какие мы храбрые! Увел у меня кокаин, обидел честную девушку и еще спрашивает. Сам подумай.
– Отдашь под трибунал?
– Нет, пострадавшие надерут тебе задницу. Нагайкой. И твое счастье, что девушка сильная попалась. Или ты марафет не для храбрости нюхал? Что, уже импотенция настала? Бывает. Не всем стать отцами.
На Митеньку было жалко смотреть. Бравада сменилась неподдельной обидой.
– Ударите – повешусь.
– Юный Вертер! Ты хоть раз повешенного видел? Чего глазками хлопаешь? Давно не обделывался? Будешь висеть в сарае с синей рожей, высунутым языком и расслабленными сфинктерами. Будешь, будешь. И хоронить тебя тоже никто не станет, а назовут дураком и выкинут труп за околицу волкам да собакам бродячим. Кому оно нужно, с самоубийцей возиться?
Гимназист всхлипнул, расстегнул ремень с кобурой, швырнул на пол. Лось быстро схватил оружие, пока это убоище не передумало.
Эсер цапнул гимназиста за ухо, пинками повел к оскорбленному семейству.
– Вот этот гаденыш. В вашем распоряжении. На час. Приятного времяпровождения!
Прогрессор только хмыкнул.
Боеспособная часть отряда, дезертиры, матросня и уголовники, собралась ближе к полудню. План экса был таким – доехать до Могилы, там Демченко прояснит ситуацию с кумом. Если эшелон будет ехать – испортить пути. Если будет стоять – увести столько, сколько сможем. Вагон только перед этим отцепить надо. Добираемся мелкими группами, контры на станции много.
Едет себе тачанка, маками размалеванная. Максимку в сено зарыли, сверху два мешка прошлогодней капусты плюхнули – мирные люди, едем капусту продавать. Мирные–мирные, Крысюк даже рубашку цивильную напялил, глядит невинными карими глазыньками. «Трудолюбивый пейзанин», одним словом. Трохим тоже усиленно изображает затюканного мужичка, хоть бы додумался свою куртку не расстегивать. Мало того, что тельняшка драная, так этот сознательный боец еще и татуированный. И нет, чтоб бабу голую или там русалку с вот такенной грудью. Лозунг – «Долой самодержавие!». А Лось – никого не трогаю, хромой и ничерта не вижу. Может, кто–нибудь очки продает? Подобралась компания, все с особыми приметами, гадам золотопогонным на радость. Прогрессор сплюнул куда–то в степь, свернул самокрутку из остатков белогвардейской листовки, – вступать в армию Деникина ему как–то не хотелось, вернул кисет законному владельцу.