Послышался звук подзатыльника.
– Мышка подавилась, – сказала женщина.
Паша чуть не подавился сам, обернулся посмотреть. Маленькое и грязное дитятко неопределенного пола, в слишком больших штанах и рубашке, босое, с большой рогаткой за поясом, и его мать, в розовом платье и с бидончиком молока. По современным прогрессору канонам, она была бы красавицей. По канонам журнала «Нива» и 1913 года – слишком тощая, слишком голенастая и без интересной бледности.
– Это не ребенок, это безобразие! – безобразие цапнуло со стола кусок хлеба, хлебнуло из бидончика и усвистело на улицу. Из хозяйской комнаты доносился здоровый храп. – Вся в отца.
Паша только плечами пожал. А борщ неплохой, зря Палий так говорил. Да и чисто в
хате.
– Роман в принципе неплохой человек. Ну комиссара подорвал, так он больше не будет.
– Изобретатель! Китайца какого–то вверх ногами закопал. На такое у него время есть. А как сарай покрасить – так его днем с огнем не найдешь.
– Зато непьющий, – прогрессор сам себе не верил – защищать малограмотного убийцу в семейной ссоре. Комедия абсурда.
– А зубы ему кто выбил? – жена Палия забрала из–под носа у бывшего студента пустую миску, бросила в жестяное корыто, над которым был пятью гвоздями присобачен рукомойник, налила в закопченную кастрюлю воды – греть, завозилась с печкой, чиркая вонючими спичками.
– Он уже умер, – прогрессор все больше и больше чувствовал себя персонажем не пойми чего.
Утро добрым не бывает. Хоть оно и солнечное. Хоть и сумели прорваться через казачню, «косит белых пулемет», как говорится. Лось с превеликим удовольствием дал пинка ездовому. Раз ты ездовой, так и занимайся лошадьми. От село затюканное. Ну Крысюка–то чего бояться? Он же не чекист какой, обычный человек. И командир тоже не кусается. Особенно если помер. Бывший студент оглядел лагерь – лошади на месте, куда ж они, спутанные, денутся, Крысюк пулемет осматривает, командир как лежал со вчерашнего вечера, так и лежит. Два перевязочных пакета извели. Пульс вроде есть. Это хорошо. В госпиталь бы его, мы ж не доктора. Лось пошарил по карманам – кисет есть, даже чуть–чуть табака есть. Крысюк закончил с пулеметом, почесался где–то под пулеметными лентами. Удобно кто–то придумал! Сам Лось тоже таскал на плечах две ленты, наподобие мексиканского повстанца.
Ситуация… Красных гонят, аж пищат. Деникин наступает, только от этого не легче, он же и повстанцев громит. И будет бить до сентября, если бывший студент правильно помнил историю. А до осени доживут далеко не все. Вроде бы Ляховский здесь крутится. Вроде бы? Да и кто этот Ляховский? Может, тоже золотопогонник. Шкуринский вот тоже чуть красным командиром не стал. И на сколько хватит пяти пулеметных лент? Сколько могут продержаться трое, без подмоги? Тачанку тряхнуло на очередном холмике, Лось чуть не откусил себе язык. Командир слабо заматерился. Живучий. Хотя бабушке за день до смерти тоже лучше стало.
Тачанка куда–то ехала, кони пофыркивали время от времени, степь зеленела и цвела, погони было не видать. Сиди себе, грейся на солнышке. Гордееву повезло, сразу башку снесли. Интересно, кому достанется его аккордеон? И Шульге повезло, хороший боец был, четверых уложил, пока в него самого не попали. Палий вроде бы ушел, если уцелел, то хана донскому казачеству. Это ж не немцы подневольные, которых кайзер воевать заставил. Пятеро из двадцати. Мама дорогая. Бывший студент очень хотел домой, на восьмой этаж, к любимому компьютеру и очкам в синеньком футляре, обклеенном блестками.
Ездовой натянул поводья. Привал – дело хорошее, сейчас коней беречь надо. А то пешедралом – оно как–то тяжеловато, да еще и с пулеметом. Да и командиру отлежаться хоть час тоже не помешает. А в яру и тенек есть, вон какое дерево растет. И вода, ручеек целый. Серая уже к воде тянется. Куда, зараза! Брюхо застудишь, остынь трошки.
Так, чего там у нас с командиром? Холодный уже. Отмучился. Ездовой перекрестился. Крысюк молчал. А что тут скажешь? Да и могилу не выкопаешь, потому что лопаты – нету. Так что будет зверью ужин. Лось машинально почесал гнедой шею. Надо бы поискать какой–нибудь крупный отряд, пулеметчик человек полезный. Может, и дотянем до осени. Вот только что ж было этой осенью, что прогрессор вспомнить не может? Или, вернее сказать, будет?
Ладно, поехали. Бывало и хуже, например, по минному полю проход искать. Или там в тифозном бараке лежать. А Чужую Молодицу хай эти сопляки боятся. Кстати, шось видать. Ану дай свою оптику! Крысюк повозился с настройкой, пригляделся – село какое–то, домов десять точно есть. Вернул бинокль ездовому, толкнул скисшего второго номера – мало ли хто там.