Мадам Зеленцову передернуло.
Глава шестая
Паша лежал и вспоминал вчерашний день. Вспоминалось только то, что кто–то принес самогон. И помянули всех скопом – и эсера–зубодера, и Гвоздева, и Демченко, и тех, кто станцию брал. А еще прогрессор понял, что возле него кто–то лежит, даже на нем. Правую руку отдавил. При осторожном повороте головы обнаружилось, что это не кто–то, а вовсе даже Зеленцова–младшая. В костюме Евы, так сказать. Вот это вляпался. В дверь требовательно постучали.
Паша натянул штаны, запоздало вспомнил, что презервативов под рукой не было и поплелся открывать. Опаньки. Расклад – хуже не придумаешь: оскорбленная мать, какой–то незнакомый тип в вышиванке, и трепло на все село, Опанас Батькович. Ишь как шею вытягивает. Хотя у Зеленцовой есть на что посмотреть и есть что пощупать, хе–хе–хе. До прогрессора медленно дошло, что у него что–то спрашивают. Ой, а ведь это не весело, а весілля, свадьба, то есть. Кого с кем? Люди, имейте совесть. Дайте хоть протрезветь.
И только через десять минут, когда прогрессор окончательно привел мозги в порядок и выхлебал приличное количество рассола, до него дошло. Во–первых, он даже не знает, как зовут Зеленцову. Во–вторых, все его имущество состоит из одной пиджачной пары, довольно–таки грязной, причем пиджак не соответствует брюкам, ботинок, добытых мародерским образом, нагана с горстью патронов, и тупой кобылы Зорьки гнедой масти. А в третьих, и это было самым страшным фактором, можно было выйти собственным же прапрадедушкой. Вот только временных неразрешимых парадоксов и не хватало для полного счастья. А если белые победят? Тогда что, записочки писать, в женскую тюрьму? И это если посадят, а не к стенке поставят…
Зеленцова оделась и скрылась. Зато на табуретке, чинно сложив пухлые руки на коленях, сидела Зеленцова–старшая. Паше при взгляде на нее захотелось стать генералом Корниловым. Корнилова едят черви, ему хорошо, от него уже никто ничего не хочет.
– Молодой человек, как это понимать?
Паша уставился на свои ботинки. Он ведь ответил утренним гостям. Идиот. Сказал – «завтра». Все. Приплыли.
– Я
– Моя дочь выйдет замуж за горького пьяницу, который даже не удосужился выучиться грамоте.
– Я грамотный, – пробормотал Паша.
– Это еще хуже. Мой зять – вшивый идеолог тупого мужичья, анархист, который не держал в руках ничего тяжелее ложки. Разночинец, который не ел ничего слаще морковки.
Прогрессор промолчал, потому что не хотелось посылать несчастную женщину. Она и так одними иллюзиями живет.
– Я не позволю, чтобы с моей дочерью развлекалась вся эта банда!
– Не понял? – так и инфаркт получить можно. Палий, собственной персоной, наглый, как котяра с помойки. Его мама стучать в дверь не учила?
Мадам Зеленцова поджала губы, став похожей на зеркального карпа.
– Не видел Клима? Увидишь, то мне скажи. Падла выученная.
Паша понятия не имел, кто такой Клим, но уже ему сочувствовал. Палий, не обращая внимания на мадам Зеленцову, продолжал клясть этого Клима по всей его родословной.
– А что он сделал?
– Моя корова чего–то обожралась и раздулась. Эта гнида каже – надо рубец прокалывать. Ну и проколол.
– И что?
– Корова сдохла. Как у людей кровь горлом идет – насмотрелся еще в войну, но шоб такое с коровой было? Сволота, – Палий шваркнул дверью об косяк. Похоже, коновалу надо было писать завещание. И быстро.
– А вы бы хотели такого зятя? – невинно поинтересовался прогрессор.
Мадам Зеленцова захлопала глазами.
– Анархистов в моем доме не будет.
– А вы что, надеетесь на Деникина? В случае его победы и я, и ваша дочь будем висеть рядышком.
– Я не даю разрешения на брак своей дочери.
– А вы ее спрашивали? – может, все обойдется. Правда, хлопцы не поймут. Уже свинью режут, верещит, бедолага.
Мадам Зеленцова утратила дар речи где–то секунд на десять.
А вот и объект спора, как по заказу. Явилась, не запылилась
Мадам Зеленцова молчала. А что тут скажешь? Опозорила семью? Не дам благословения на брак? Оставлю без приданого? Только сейчас это не имеет силы. Все сломано, все разрушено. Брат идет против брата. И человеческая жизнь ничего не стоит.
Паша чувствовал себя полным дураком. Но стоять и молчать было еще хуже.
– Ты, это, извини. Я больше не буду, – вот теперь точно отступить не получится, – и вообще, – прогрессор затрясся, как желе на блюде, – предлагаю руку и сердце.
Зеленцова–младшая икнула.