– Яка танковая бригада? У кого? Сколько танков?
– Погодь, погодь, – Нечипорук тоже перестал жевать, – от не про то ты спрашиваешь. У большевичков эти твои танки, или як там они называются. Хто ж еще такие вопросы задает – «что же ты, паскуда, с танком не сгорел»?
– Ага! – радостно подтвердил Лось.
– А ты, значит, большевицкий шпион.
– Где шпион? – Татарчук выхлебал больше всех и на ногах уже стоял с трудом, – давайте его повесим.
Паша выскочил за дверь, надеясь, что веревку эти милые люди будут искать долго. На его счастье, Рудько тоже обедал и внимания не обратил.
– Шо таке? – ездовой у чужого тына стоит.
– Ничего! Нечипорук моего товарища вешать собрался!
Опанаса уговаривать не пришлось, сразу на подмогу побежал. Вот и двор, Рудько скалится, вот–вот кинется. О, Нечипорук выглянул, с трехлинейкой.
– Убери собаку, бо застрелю.
– Тебя мама здороваться не навчила? Шо пришел?
– За большевицким шпионом, которого ты повесить хочешь.
– Яким шпионом? – удивление в голосе махновца было неподдельным.
Опанас взглянул на Пашу.
Из хаты донеслось пьяное «вы меня простите, вы меня простите, вы меня простите – это я им говорю» уже в два голоса.
Опанас прошел без приглашения, глянул на бутылку, ухватил со стола солидный шматок сала.
– Дядьку, та предупреждать надо, что самогон с болиголовом. Вот от него и дуреешь.
– С болиголовом? – картошка подступила у Паши к горлу, – Это ж отрава.
– И в голову дает.
– Ты шо мелешь? С яким болиголовом? С багном самогон, болиголов – то отрава, у меня до войны коняка из–за него сдохла, – Нечипорук удивился еще больше.
Паша уже окончательно запутался – багно – это ж тина, а в бутылке явно какое–то растение.
– Забирайте своего дружка и кыш отсюда.
Опанас вытащил Лося из–за стола и последовал к выходу. Паша шел позади и размышлял о трудностях перевода.
Крысюк коня седлает. Ошибочка, уже заседлал, скатку в седле привязывает. Куда это он собрался?
– До жинки загляну – и назад. А то всякие студенты женятся, аж зло берет.
– А если в селе белые? – Паша не хотел этого говорить, но слова вылезли сами.
– Замовкни. Я буду дня через четыре, – карий конь злобно прижал уши, заплясал у
коновязи, не давая пулеметчику вставить ногу в стремя. Опанас только хмыкнул, наблюдая за этими танцами. Но с третьего раза Крысюк поймал стремя и взгромоздился в седло.
– Усте привет, – оживился Лось. Видно, немножко протрезвел на свежем воздухе.
Крысюк кивнул, пнул коня каблуками. Паша провел всадника задумчивым взглядом. А быстро едет.
– Гарну коняку отхватил, такого и в повозку, и верхом можно, – прогрессоры не спорили. Опанасу в лошадях и положено разбираться.
Следующие два дня были заполнены перековкой коней, чисткой оружия, зашиванием дыр на одежде и охраной пушки, потому что мало ли что и мало ли кто. Ну еще сыночки Нечипорука сделали у себя на кухне македонку, то есть бомбу самодельную, и, как ни странно, даже не покалечились. Потолок загадили знатно, кастрюлю спортили так, что три жестянщика не починят. И где ж они этому научились, люди добрые? И кому Нечипорук даст но наглой галичанской морде?
Крысюк вернулся одновременно с началом похода на Мариуполь, приехал за час до того, конь взмыленный, а сам молчит. И второй номер не рискнул его расспрашивать. И так все всюду бегают, у вороновцев командиром Григоренко стал, и как их теперь называть? А людьми Ляховского Татарчук командует, он тоже вроде не вчера родился, бывший пехотный унтер, уже третью войну воюет. Долго прогрессоры над словами «третья война» головы ломали, пока Илько не пояснил, два раза с германцами бились, а третий – то зараз, с контрой всякой. Паша подождал, пока махновец отойдет достаточно далеко и покрутил пальцем у виска. Им–то хорошо, а ему–то страшно. Кто прикроет? Палий лежит пластом, ему не до войны. Ляховский, на радость своей пассии, еще не помер, так она возле него сидит как приклеенная, ее сейчас и дождь из жаб не удивит. Да и Татарчук тоже особого доверия не вызывает, если он бывший офицер, то почему не в Добровольческой Армии?
Лось, в отличие от разных там кавалеристов, ехал с комфортом, периодически поглядывая на лозунги. Все ж веселее. Вот только – а чего на Мариуполь идем именно сейчас? Почему не в марте? Апрель на дворе, а до кое–кого только сейчас дошло, что город надо брать. Хотя – земля уже достаточно просохла, кавалерии легче. И не так холодно по ночам. И птички, которые прицельно гадят. Лось обругал пернатое нехорошими словами и попытался счистить «подарочек» с заметно потрепанной черкески лопухом. Крысюк почему–то не пошевелился, хотя такие вещи его обычно веселили.